Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода" (СИ)

Мужик Недобитов вообще слыл невезучим пареньком. От него сбежали четыре жены, и всякий раз после развода они прихватывали с собой его любимые валенки, память о дедушке Гонобобеле Яманиховиче, коренном жителе зажиточной сибирской деревеньки "Синюшные Пропойцы".

Дед Гонобобель оставил мужику валенки в наследство и приговаривал перед смертью:

"Стереги валенки, как "сидорову козу". Без них жизнь, что солома, ненадежная, а в валенках ты и в мороз, и в стужу, и в гололед не пропадешь. И согреешься, и выпьешь в них, и гульнешь. Бабам нравятся мужики в валенках. Тем более, что ты не простой мужик, а мужик Недобитов. В нашем роду по мужицкой линии все мужики - Недобитовы.

Когда помрешь, на следующий же день после похорон передай валенки по наследству теще, а уж потом жене".

И вот, Евдокия Патрикеевна, - подвоздошная кишка Макарыча вывела, наконец, процесс переваривания обильного и богатого витаминами завтрака на финишную прямую, - мужик Недобитов всякий раз после очередной неудавшейся кончины отсуживал у жинок дедовы валенки. Он доказывал в судебном процессе, что не сдох, а всего лишь разводится. А даже если бы и загнулся, то ведь в Гонобобелевском завещании четко была оговорена очередность наследования валенок - сначала теща и только потом жена.

Три тетки Недобитовы подсовывали судье свидетельства о смерти мужика. Он, дескать, вполне официально подыхал, и только сущие недоразумения возвращали его на белый свет.

Тогда суд назначал паталогоанатомическую экспертизу, которая проводилась в зале заседания. Знаменитый Радикал Свистоплясович Эквилибристов окончил Высшую Цирковую Академию. Он знал, как завести клиента.

Разбегаясь с одиннадцати метров (отец служил футбольным судьей и попал под лошадь, а затем разделан на мясо сразу по окончании матча ЦСКА-Спартак, в течение которого он умудрился назначить семь пенальти в обе стороны), эксперт втыкал в задницу мужика Недобитова трехметровый кол, а затем натравливал на него одноногих милицейских питбультерьеров-чернобыльцев, вышедших на пенсию по состоянию здоровья. И только после столь глубокого исследования суд выносил квалифицированное заключение: "Труп мужика Живила Никаковича Недобитова - живой".

И валенки занимали законное место на письменном столе несостоявшегося покойника.

- А что же четвертая жена? - спросила Евдокия, явно сочувствуя первым трем.

- Она, когда ей сообщили по телефону, что муж забавляется в морге, и сама на радостях, предвкушая захват трофейных валенок, окочурилась, но только, в отличие от мужика, не понарошку. Не раскусила баба, что от имени морговской пресс-секретарши ей позвонил визгливым женским голосом он сам.

- А схоронить-то мужика Недобитова, когда он якобы помирал, успевали? - поинтересовалась Евдокия.

- В том-то и дело, что завсегда успевали, - подтвердил Макарыч. - Почему я и прошу Вас положить в мое последнее пристанище чайничек со свистком и курево. Мужика Никаковича ничем, кроме свежего номера газеты "Правда" (он был отъявленный коммунист), не снабжали на дорожку. А зачем, спрашивается? Под землей ведь темным-темно.

Представляете, как ему было одиноко и тоскливо, когда он воскресал? А будь у него под рукой чаек, да махорка, не грустил бы, поди, так сильно.

- А как он назад-то выбирался? - в глазах Евдокии появился замогильный блеск.

- Да мужик в первый же раз, как только очутился в преисподней, заорал так, что кладбищенский сторож Погост Землекопович Саперавиус опрокинул поднесенный ко рту стакан с водкой. Обозлился он страшно, так как запас горячительного иссяк. Вычислив саперной лопатой источник волнения почвы (бывший командир инженерно-саперной роты капитан Саперавиус отсидел по недомыслию пятнадцать лет за несанкционированно-успешное разминирование здания столичной синагоги), Погост закатал рукава, откопал мужика Недобитова и отделал по первое число. Хотел было закопать его обратно, но мужик спасся тем, что пообещал выставить с утречка ящик "Жигулевского".

Сжалился над ним Погост, вытащил на свежий воздух. И ведь не подвел Никакович, приволок пиво.

С той поры сделались они с Землекоповичем закадычными дружками. И всякий следующий раз, когда мужика опять привозили в катафалке к нему на службу, то он уже заранее знал, что это все, как обычно, для отвода глаз.

Когда кладбище пустело и почившие обретали, наконец-то, долгожданный мертвый покой от своих назойливых и плаксивых родственничков, вот тогда кладбищенский Погост Землекопович брал в руки противоминный инструмент и поднимал на поверхность одного из тех, кто не принадлежал к великому сонму усопших.

Всю ночь напролет сторож Саперавиус и мужик Недобитов гудели в сторожке, а на следующее утро тщательно похмелялись. За счет мужика, понятное дело.

- Так что же, мужика Живила ничем, кроме газеты "Правда", в путь-дорожку не снабжали? Таки совсем-совсем ничем? И деньжат не подкидывали? - настырно допытывалась Евдокия.

- Да говорю же, нет! - Макарыча стала раздражать ее непонятливость. - Просто он, перед тем, как быть погребенным, оставлял в сторожке у Землекоповича пару-тройку пузырей "беленькой" и ящик пивка.