Приключения Питера Джойса

Черт побери эту старую разбойницу, она была даже хороша в эту минуту, несмотря на длинное морщинистое лицо и хищный, загнутый крючком нос! Замечательны были глаза: выпуклые, обтянутые вкось прозрачными веками, — настоящие глаза орлицы, они смотрели с веселой, презирающей весь мир отвагой. В одно мгновение она разрубила все узлы, хлестнула своего сатанинского черного жеребца и умчалась, а за ней затряслись в седлах Патридж и слуги. Все стали расходиться — подсчитывать шишки и синяки, а кое-кто и раны.

Как оказалось, и комиссар, и архидиакон убрались сразу после вынесения приговора, рассудив, что в Стонхилле здоровья не поправишь. Но Рокслей и храбрые пуритане наши тоже, очевидно, последовали завету «уйдя от зла, сотворишь благо»: никого из них я не встретил на площади.

Я проводил домой мистрис Гэмидж глухими задворками, чтобы не видел ничей глаз. Она молчала. Первое, что она потребовала, это как можно больше горячей воды. Вопреки своим обычаям, Анна Гауэн уже все приготовила. Обе заперлись в чулане, и ожидая, когда окончится омовение, я слышал многократный скрип колодезного ворота. Воображаю, как трудилась над собой моя до ужаса брезгливая бабка! Вышла она, переменив платье (старое сожгла), бледная и похудевшая, но показалась мне скорее задумчивой, чем потрясенной. Молча отужинали втроем. Тут она вымолвила наконец:

— Всю жизнь буду молиться за этого человека.

— За Питера?

Чуть заметная улыбка:

— И за него тоже — я видела его на площади. Нет, я говорю о палаче.

— Тебе было не очень больно?

— Плеть свистела, как буря. Я думала, рассечет спину до костей. Но это походило на удар коровьего хвоста, когда корова отгоняет мух.

— Истинное чудо! — восхитилась Анна. — И следов никаких не осталось!

— Да… это было чудо. И он еще просил у меня прощения, говоря, что не знает иного ремесла, чтобы прокормить семерых детей.

Бабка опять тихо улыбалась. Это показалось мне загадочным, и я решился спросить, как она себя чувствует. Она обратила ко мне посветлевшие глаза:

— Как человек, впервые познавший людей вблизи.

— Еще бы! — прорычал я. — Всего ожидал от стонхильцев, но такого свинства…

— Нет, Бэк. В гордыне своей я воображала, что все погрязли во тьме и нечести, когда же я пала, как Иов 61, господь открыл мне не только глубины людской злобы и жестокости, но и высоту человеческого великодушия. К синякам лучше всего приложить подорожник, мой мальчик. Кажется, я причинила тебе слишком много огорчений?

Так никогда еще она со мной не говорила! Я чуть не бросился ей на шею — от этого малодушия меня спасло лишь громкое пение во дворе. «Мои поля — открытая дорога» пели фальшиво, но с чувством двое мужчин.

— Впусти ты их, Бэк, — кротко сказала бабка.

Пьяных?! Да что с ней сталось? Я открыл дверь. Иеремия Кэпл поспешно отступил и улизнул — наверное, спать к овцам; вошел один Питер, пьяный, как бочка джина. На его некрасивом лице засохли кровь и грязь, левая рука, обмотанная тряпьем, висела на ремне, перекинутом через шею. Качаясь, он блаженно улыбался и смотрел на мою бабку, прямо скажу, с неприличной нежностью. Вдруг по его лицу прошла судорога боли. Он быстро заслонил его рукой и пробормотал как в бреду:

— Нет, не изменилась эта грешная земля! Тот же столб… та же свора орущих дураков… Обнаженный клинок — единственно понятный для них аргумент, а ведь прошло столько лет! Быть может, новая земля, новый мир… или я опять заблуждаюсь?

Бабка смотрела на него так, точно он ей родным приходится, что, с моей точки зрения, не совсем ей приличествует. Жалость слышалась в ее голосе, когда, тронув его за рукав, она сказала:

— Мистер Джойс, это бедные темные люди, и не судите их строгим судом. Но в Стонхилле мне оставаться больше нельзя. Теперь в мой дом будут тыкать пальцами: «Здесь живет та самая вдова, которую высекли плетью… « А главное, тут не дают свободно мыслить и веровать. Не возьмете ли нас в ту страну, о которой столько говорят?

Когда я вспоминаю, как все это завертелось этакой сногсшибательной каруселью, так одному дивлюсь — неуклонному тяготению событий к общей развязке. Как будто все было заранее подстроено: и скандал в церкви, и кража бусса, и мятеж коттеджеров, и суд, и драка на площади. Нет, определенно так захотел главный распорядитель — милорд сатана! Но вот загадка для меня: он или господь бог подкинул нам Питера Джойса?

Осталось положить последний штрих на всю картину. Утром за мной прискакал Ален Буксхинс, посадил меня на свою лошадь и доставил в Соулбридж — Питер ушел туда еще раньше.

В Соулбридже царила невообразимая суматоха. Шестерка горничных с кудахтаньем носилась взад и вперед, Джон де Холм их подгонял; садовник, конюх и прочие слуги неизвестно зачем таскали ковры и мебель с места на место. Сам Патридж был озабочен и напустился на меня с бранью за то, что я опоздал.

— Сэр Роджер, — сухо сказал я, — Бакстер Хаммаршельд больше вам не слуга. Потрудитесь уплатить мне жалованье, которое…