Они находились в небольшой деревеньке. Справа тянулась вереница одноэтажных деревянных домиков с чудесными садами, виноградниками и цветущими пунцово-красным цветом гранатовыми деревьями.
Напротив, метрах в шестидесяти, кишела народом небольшая площадь, в центре которой с гордым видом возвышалась статуя какого-то неизвестного ребятам плотного мужчины с пышными усами. Он был облачен в мраморный фрак и тяжелые каменные сапоги со шпорами14
, на затылке на полных правах властвовала лысина, маленькие глазки смотрели со строгостью, а рот был слегка приоткрыт, как будто человек-статуя остановился на полуслове. Впрочем, как оказалось, это действительно было так: как только Фиса об этом подумала, он сразу же продолжил свою речь. Вслушавшись, она поняла, что человек-статуя объявляет об отправлении на какой-то чемпионат.На площади сразу же наступила тишина. Все в ожидании запрокинули головы к небу. Друзья последовали их примеру и в очередной, по-моему, 45-й, раз открыли рот от удивления15
. По небу, хотя, какое там небо, немыслимым количеством мчались пегасы, запряженные во внушительные по размерам кареты. Люди на площади стали расходиться, уступая место разъяренным от утомительной и тяжелой работы табунам лошадей и переносимым ими каретам, которые к тому же были еще и такие древние (вот-вот развалятся), что возникало два вопроса: во-первых, как пегасы умудрились с такой ношей не сигануть в океан и, во-вторых, как кареты, в свою очередь, умудрились не развалиться по дороге? Это оставалось для всех загадкой.Из карет вышли контролеры. От толпы на площади отделилась еще пара человек, и они вместе с контролерами стали рассаживать людей по каретам, заметно облегчая их мешочки с деньгами и раздавая направо и налево вереницы билетиков. Проводив друзей до площади, Смерт заявил, что у него важные дела, и, отправив общий багаж в неизвестном направлении, исчез. Не успели наши путешественники и глазом моргнуть, как все кареты заняли. Со стороны домиков показалась знакомая фигура с тросточкой. Перспектива лететь самостоятельно казалась сейчас хоть и пугающей, но вполне реальной.
Муромцева с Паниным юркнули за ближайшего пегаса и пошли вдоль плотных рядов карет. Первые три кареты оказались заняты: им даже не соизволили открыть. Четвертая карета тоже была закрыта. На двери висела табличка: «Опера №3».
– О! – воскликнул Панин, увидев табличку. – В той карете – целая опера!
– Как она там поместилась?
– Здесь же все экономят визуальное пространство. Включи воображение.
– Сейчас проверим, – скептически заметила Муромцева.
– Нам опять не откроют, – сказал Панин, без энтузиазма воспринимая Фисины попытки достучаться до обитателей кареты.
– Всем привет! У вас случайно не найдется свободного места?
– Я же говорил.
– Есть кто-нибудь живой? – ответа не последовало. – Есть кто-нибудь со слуховым аппаратом? Есть кто-нибудь, способный открыть? – Муромцеву начинало раздражать, что никому до них нет дела.
Из кареты послышался смех. Раздался щелчок, дверь кареты со скрипом отварилась, и… Фиса пропала.
– А ты свой потеряла? – улыбнулся ей юноша.
Очарование Смертом сразу ушло на далекий второй план. «Какой же он красивый!» – подумала про себя Муромцева. Эти идеально-голубые глаза, задумчиво непринужденный взгляд, правильные черты лица и прямой, немного курносый нос. Он словно сошел со страниц журнала, публикующего сотню самых красивых людей мира!
– Фиса! – Вася щелкал пальцами у ее лица. – Аверьян сказал, что у них в карете найдутся 2 места.
– Аверьян? – Анфиса взглянула на Панина затуманенным взором.
– Меня зовут Аверьян, – сказал юноша, протягивая ей руку и помогая забраться в карету. – Я могу дать тебе на время свой слуховой аппарат. Правда, он у меня только с языком мертвяков. Другие сложно достать.
– С языком кого? – Вася подумал, что ослышался.
– Мертвяков, – озадаченно повторил Аверьян.
– Они – простаки, – сказала ему сидящая у окна девушка с огненно-рыжими волосами.
– Алиса? – вопросительно посмотрела на нее смуглая шатенка с красиво изогнутыми бровями. Она была одета в юбку из интересного блестящего материала, который в точности повторял изумрудный оттенок ее глаз. – Меня зовут Рина Парижская, – повернулась она к ребятам. – Она из кожи василиска. – ответила она на Фисин заинтересованный взгляд.
– Простаки в реставрационное не поступают, – парировал Вася. – Тут нужен талант!
– Я же говорю – простаки, – констатировала Алиса.
– Хватит нас так называть. Мы еще толком не знакомы, а ты уже обзываешься, – обиделся Панин.
– Я слышал, что здесь простаки, – раздался за спиной Панина глубокий низкий голос. Его хозяин был очень высок и недурен собой. В начищенных до блеска носах ботинок отражались астрономические часы, завершавшие его продуманный до мелочей образ. – Всегда мечтал познакомиться с девушкой-простачкой. В этом есть что-то диковинное.
– Тогда у тебя есть шанс. Меня зовут Анфиса Муромцева, – сказала ему Муромцева.
– Очень приятно. Феликс Островский, – сказал он, целуя ей руку.
– Какие мы манерные сегодня, – поморщилась Алиса. – Тебе не идет.