Пётр начал с аппетитом уминать кашу с осетром, запивая тёплым бургундским. Настроение у него было отменное. Он смачно отрыгивал, сплёвывал кости прямо на ковёр. Потом приподнялся и смачно пёрнул. Расхохотался своим сатанинским смехом и вдруг побелел, закатил глаза и замертво упал на подушки. Абрам сначала не понял, что случилось, сделал шаг к Императору, но тот лежал уже недвижно с открытыми глазами и только зрачки его грозно вращались из стороны в сторону в жёлтых белках. Левая рука его бессильно сжималась и разжималась, а правая плетью лежала на кровати. Изо рта текли кровавые слюни, он что-то хотел сказать, но только клёкот и нечленораздельное мычание доносилось до присутствующих. Макаров вскочил со своего места, потом он, и лекарь Лаврентий Блюментрост бросились к Императору, уже совершенно не обращая внимания на Абрама. Абрам, пятясь, двинулся к выходу из опочивальни, а туда уже летели и Меньшиков и Екатерина и граф Толстой. Из опочивальни неслись крики– Государь помирает, Императору плохо стало!!! Врачей, всех сюда, врачей!!!
Почти незамеченным Абрам вышел в залу и сразу же к нему подошёл Алексей Синельник.
– Абрам Петрович, умоляю, срочно лети в Казань. Там встретимся, ничего не спрашивай. Просто исчезни, и всё.
Он быстро отвернулся и направился к гвардейцам.
Пётр лежал на подушках недвижимый, и только глаза его в ярости глядели на вошедших. Вынести этого взгляда Екатерина была не в силах. Однако Меньшиков ухватил её за рукав и силой подтащил к кровати.
– Завещание, завещание проси, дура! Возьми себя в руки, завещание!
К Меньшикову подошёл Макаров.
– Ваше высочество, доктор Блументрост говорит, что видел, как Император что-то положил в карман этому капитану, негре этой… Может поспрошать?
– Давай его, лекаря энтого сюда, суку! И Абрама разыщите немедля!
И уже Лаврентию – «Так, что ты видел?
– Я, фаше фысочестфо смотрель, как Государь что-то такое, неизфестное, положиль ф карман капитана.
Меньшиков секунду стоял в замешательстве, потом резко повернулся к Макарову.
– Обыщи кровать, может какой черновик знайдёшь…
Макаров нерешительно двинулся к кровати. Отворачиваясь от яростного взгляда недвижного Петра, он стал воровато шарить под подушками и под одеялом.
– Ничего нету, Ваше Высочество…
– Ищи лучше, с-сука, ищи, должон быть черновик, обязательно должон…
– Сашенька, пусть под кроватью пошарит – вся в слезах пролепетала Екатерина.
– Давай, сука, под кровать лезь, ищи…
Макаров присел на корточки, потом встал на четвереньки и стал шарить под кроватью. В этот момент Екатерина подошла к кровати, скинула одеяло и повернула лёгкое, исхудавшее уже до нельзя, тулово Императора. Запустила руку под задницу и радостно вскричала.
– Вот оно, вот оно, Сашенька!
В руках она держала измятый и обоссаный уже, лист бумаги. Меньшиков выхватил из её рук листок. На нём был написан черновик завещания. Буквы прыгали, подчерк был неровный, прерывистый и корявый, но текст разглядеть было можно.
На этом текст обрывался, кому отдать было замарано, была видна только буква «А.
Не оглядываясь боле, Екатерина и Меньшиков вышли из опочивальни в залу. Шум в зале затих, все напряжённо вглядывались в лица Меньшикова и Екатерины. Только барабаны во дворе неистово били, да слышались крики гвардейцев– Да Здравствует Император Пётр Алексеевич! Да Здравствует Императрица Екатерина Алексеевна!
Меньшиков торжествующе размахивал листком бумаги и громогласно, в полной тишине залы проговорил.
– Государь наш, Пётр Алексеевич, написал завещание! Вот оно! Но дописть имя преемника не смог, силы оставили его, но на словах указал он на супругу свою, Екатерину Алексеевну!
В зале раздался ропот со стороны сторонников Петра Алексеевича – внука.
– Так имени-то нету, значит завещание-то не действительно – Это голос Ягужинского…
Тут неожиданно вперёд выступил протоиерей Федос и визгливым своим голосом прокричал.
– Так и не нужно никакого завещания! Император его уже изделал, когда Императрицею и соправительницею своею назначил любезную супругу свою, Екатерину Алексеевну!
И тотчас припал на колени и стал неистово целовать руку Екатерины. Гвардейцы, что стояли в конце залы, завопили, что было силы.
– Да здравствует Императрица и Повелительница наша, Матушка Екатерина, Алексеевна!