Приключения поручика гвардии

– Теодолит и буссоль[31]. Это очень дорогие и капризные инструменты, и, как я уже выяснил, в Русской Америке их больше нет.

– Они, наверное, тяжелые, и как же вы переносили их в трудных полевых условиях?

– Они действительно довольно тяжелые, так как, кроме того, хранятся в добротных деревянных футлярах, которые существенно увеличивают их вес. А треноги? У нас ведь не будет специально построенных тумб для теодолита, поэтому придется использовать треногу, которую, и то на пределе, может нести один человек. То же самое с треногой и для буссоли. А перевозили мы их на лошадях. Это очень удобно и вполне безопасно для инструментов.

– Большое спасибо, Николай Семенович, за содержательную беседу. Думаю, что мы сработаемся.

– Обязательно сработаемся, Андрей Петрович! – с чувством облегчения ответил геодезист.

* * *

Оснащение экспедиции всем необходимым Баранов поручил Кускову, своему ближайшему помощнику, человеку хозяйственному и очень рачительному. Поэтому к нему и обратился Андрей Петрович. Все вопросы были относительно быстро решены, но когда речь зашла о лошадях, Иван Александрович уперся. Никакие доводы не могли убедить его. Однако выслушав лекцию по дорогостоящим геодезическим инструментам и ссылку на мнение геодезиста об их транспортировке, Кусков заколебался, и, тяжко вздыхая, согласился все-таки дать лошадь, но только одну.

– Хватит вам, Андрей Петрович, и одной лошади для геодезических инструментов, а остальное барахло будете носить сами, как это делали у Александра Андреевича при обследовании Чугачского залива.

«Конечно, можно обратиться за поддержкой к Баранову. Но у него с Кусковым, как я понял, особые отношения, и он очень даже запросто может стать на его сторону, и тогда все пропало. Нет, рисковать нельзя. Надо этот вопрос решить здесь и именно сейчас», – рассудил Андрей Петрович.

– Так ведь Чугачский залив по сравнению с заливом Аляска это небо и земля, – продолжал настаивать он. – Там ведь только береговая линия составляет не менее полутора тысяч верст, не считая пятиверстовой прибережной полосы, подлежащей описанию.

– Но вы же будете оборудовать промежуточные базы, куда все имущество будете перевозить на судне, – не сдавался Кусков.

– Да, но расстояние между ними будет не менее десяти верст. И это не прогулка месяца на полтора-два по песчаному пляжу, – вспомнил он почему-то запавшее в душу сравнение натуралиста Григория Ивановича на Канарских островах, – а полевые работы на пересеченной местности, поросшей непроходимой тайгой, с многочисленными речушками и ручейками, которые будет необходимо преодолевать вброд, сезона на два, не меньше. И вы, Иван Александрович, жалеете лошадей, но совсем не жалеете людей. Разве это правильно, разве это на пользу делу?

– Да ведь лошадей-то у меня, как кот наплакал. Город же строим, Андрей Петрович! – взмолился Кусков, своим острым практическим умом уже понявший справедливость упреков настырного начальника экспедиции, но никак не имея возможности свыкнуться с мыслью, что все-таки придется расстаться еще с одной лошадью, которых на самом деле не хватало на строительстве, за которое он нес персональную ответственность перед Барановым.

– Но, как мне известно, господин Резанов в беседах с главным правителем настаивал в первую очередь именно на обследовании и описании залива Аляска! – блефовал Андрей Петрович, намекая на свою близость к камергеру и учитывая при этом возможность незнания Кусковым всех подробностей этих бесед.

Тот же посмотрел на Андрея Петровича остановившимся взглядом и вдруг, чуть не плача, в сердцах почти выкрикнул:

– Да берите вы у меня хоть всех лошадей, только оставьте меня, ради Бога, в покое!

Видимо, Иван Александрович где-то в кругу друзей за чаркой рома пожаловался на неуступчивого нового помощника Баранова, заставившего его выделить целых двух лошадей для своей экспедиции. И теперь среди поселенцев только и было разговоров, как начальник экспедиции «выбивал» у прижимистого Кускова лошадей.

А уж они-то не по слухам, но по собственному опыту очень хорошо знали, что это было равносильно подвигу, и авторитет Андрея Петровича в их среде поднялся на значительную высоту.

* * *

Наконец «Ермак» отдал якорь в уютной бухте у юго-западной оконечности полуострова Аляска, отделенного от гористого алеутского острова Унимак нешироким проливом. Здесь же, на берегу бухты, и организовали первую промежуточную базу.

За время перехода из Павловской гавани Андрей Петрович перезнакомился и со шкипером Тимофеем Архипычем, оценив его познания в морском деле, и с рабочими Савельичем, которого, видимо, по возрасту все уважительно называли по отчеству, а также с Арефием и Климом, персонально переданных в его распоряжение Барановым.

Савельич, который был действительно старше других рабочих, оказался обстоятельным, хозяйственным мужиком. Но главным, имеющим большое значение в полевых условиях, было его умение готовить пищу. При этом он готовил ее не столько из-за необходимости, сколько, если так можно выразиться, по зову сердца.