Прости, государь, но, видно, плохой из меня духовник, если не понимаю я помыслов твоих. То, что заводишь ты школы, ремесла и полки нового строя мне понятно. Дело это, несомненно, богоугодное. Славяно-греко-латинская академия тоже послужит торжеству православной веры и укрепит царство твое! Но баб-то зачем учить? Понимаешь, честной отец, детей воспитывают их матери. И если сама она темная, как инокиня Марфа, то получится у нее в лучшем случае наш Миша, а вот, к примеру, у князя Дмитрия Михайловича Пожарского матушка другого склада была, и хоть одна осталась, а учителей ему нанимала и человека толкового воспитала. Так ты за ученость на него опалу возложил? с невинным видом поинтересовался иеромонах. Мелентий… скрипнул зубами я, я понимаю, что ты ангельского чину, но Бога-то побойся!
Мой духовник с благожелательным видом наступил мне на самое больное место. Увы, отношения с прославленным полководцем у меня складывались трудно. Будучи, как многие русские, немного консервативным, князь Пожарский некоторые мои нововведения в войсках воспринимал недоверчиво. Он хорошо знал и умел управляться с казаками и поместной конницей и пользовался у них немалым авторитетом. Назначение же пехоты, если это не стрельцы, засевшие в гуляй-городе, ему было непонятно. А уж ощетинившиеся пиками стальные терции, мушкетеры, дающие не менее двух залпов в минуту, и полевые пушки, двигающиеся в промежутках пехотного строя и поддерживающие их в атаке… нет, это решительно было выше его понимания.
Но это еще полбеды: в конце концов, большинство моей армии как раз поместная конница и казаки со стрельцами, и до полной замены их полками нового строя как до луны на телеге, но пожалованный, минуя всякое местничество, в бояре, этот полководец самый худородный в думе. Отчего с ним случаются регулярные местнические споры, подрывающие его и без того неважное здоровье. В общем, устав от всего этого, я отправил Пожарского воеводой в Можайск, что всеми, включая самого князя, было воспринято как опала.
Государь, продолжал Мелентий как ни в чем не бывало, дурное это дело баб учить. И их не научишь, и среди народа ропот пойдет, дескать, латинщина! Да и какая в Новодевичьем школа? Чему там отроковицы научатся, глядя, как постриженные в инокини знатные боярыни монастырский устав нарушают, чревоугодию предаются да сплетничают! Оно хоть и попритихли при Ольге, а неподобства все одно много. Ну, я, честно говоря, тоже так подумал. Неподходящее место, да и время. Вот-вот, поддакивает иеромонах и тут же развивает мысль дальше: Посмотри хоть на Марью Пушкареву. Ну, приказал ты ее учить, и какова девка вырастет? К старшим непочтительна, над верными слугами твоими насмехается… Это над кем же? Да хоть над Михаилом Романовым; знаешь, как она его назвала давеча? Как? Пентюхом хромоногим! Нет, государь, не могу я понять, чего ты ей так много воли дал. Иной раз даже сомневаюсь… Тьфу на тебя, Мелентий! Ты же не всю жизнь монахом был, должен понимать, что, когда она родилась, мне от роду всего десять лет было. Ладно, давай о деле поговорим. Корнилий, и ты давай сюда, тебя это тоже касается. Слушаю, ваше величество, поклонился Михальский, поравнявшись с нами. На днях в Литву пойдет очередное посольство предложить ляхам перемирие и обмен пленными. Ты, батюшка, поедешь с ними, а ты, стольник, со своими головорезами тайком следом пойдешь. Как будете вестями обмениваться сами договоритесь, это никому, даже мне, знать не надобно. Что хотите делайте, а чтобы я про Владиславово войско все знал! Королевич все-таки идет на Москву? нахмурился литвин. Похоже на то. Это плохо, у вашего величества слишком мало сил. Вы очень много вложили в Восточный проект. Я знаю, но это было необходимо. Когда то посольство тронется? спросил монах. Через пару дней. Я сразу же прикажу Романову перекрыть все заставы, но вы все же помалкивайте. Если надо чего, говорите. Серебра бы, помялся Мелентий, я, чай, не патер, чтобы мне на исповеди все рассказывали. Да, деньги нужны, поддержал его Михальский, только это должны быть не монеты вашего величества, которые так ловко чеканит этот рижанин. Верно, тут ефимки надобны или дукаты! Будут вам талеры, скупо улыбнулся я, чай, не всю рижскую добычу пропили.