Так уж и нечего, ясновельможные паны? О чем вы, пан Адам? О рижском серебре, ваше высочество. Ты говоришь вздор, друг мой, эти деньги давно потрачены герцогом Иоганном. А вы уверены, что запорожцы знают об этом? Черт возьми!.. Неужто вы, ваше высочество, продолжал Казановский, ехидно улыбаясь, полагаете себя единственным, кто может раздавать пустые обещания? Но Сагайдачный… Не единственный атаман у казаков, не так ли? Вы дали щедрые обещания одному, а Иоганн Альбрехт не поскупился на них другому. Что же делать? Насколько я знаю, этот ваш Сагайдачный и его сторонники хотят стать шляхтичами, не так ли? Они хотят носить богатые кунтуши, участвовать в сеймиках и быть в своих маетках такими же полноправными хозяевами, как наша благородная шляхта в своих. Те же, у кого нет хуторов, хотели бы попасть в реестр и получать королевское жалованье. Езус Мария! Адам, чего ты тянешь говори, что надумал? Я полагаю, что ничего из этого герцог Иоганн дать им не сможет. В Москве шляхтичи не имеют и десятой части тех вольностей, что в Речи Посполитой. Реестровые казаки ему тоже не нужны, у него своих хватает. Так что казачью верхушку он не подкупит, а вот простых казаков вполне может. Надо дать знать казачьей старши?не о возможном заговоре, сообразил Владислав, она наверняка сможет с ними совладать. К тому же если мы победим герцога под Можайском, продолжал фаворит, желание изменять нам сильно уменьшится. Зачем нам тогда вообще нужны эти запорожцы, если мы разобьем герцога без их поддержки?! раздраженно воскликнул ксендз. Наша задача сохранить добрых католиков, а не еретиков, погрязших в схизме! Эта война не решится в одной битве, святой отец, мрачно заметил гетман, найдется дело и для схизматиков. Но если мы хотим победы, то нам нужно атаковать, не дожидаясь их подхода. Вы так думаете? Я знаю! Впрочем, последнее слово за вами, ваше высочество. Что же, я принял решение, поразмыслив, ответил Владислав, завтра мы атакуем. А сегодня уже поздно, посему я вас больше не задерживаю.
Услышав волю королевича, все присутствующие, кроме Казановского, поклонились и вышли. Пан Адам же, напротив, развалился в кресле и, глядя ему в глаза, спросил: