Приключения принца Иоганна Мекленбургского

Ты, обратилась она к старшей, скоро замуж выйдешь. Отдаст тебя Анисим за суженого твоего. Будет у вас все хорошо: семья, дом, дети. Спасибо, матушка, поклонилась ей, зардевшись, черноволосая красавица Глаша, но та не стала ее слушать и обратилась к Марьюшке. Красавицей растешь, строго, будто осуждая, заявила игуменья, через то много горести примешь, ибо в красоте женской соблазн диавольский заключен. Что же, и не любить теперь? вдруг воскликнула Марьюшка и сама испугалась своей дерзости. Голосок звонкий, ровно колокольчик, покачала головой монахиня, и в глазах ее вдруг блеснули слезы, и язык удержу не знает. Бедная девочка, ты о заморском принце мечтаешь, а того не ведаешь, что и у принцесс хлеб горек бывает. Отчего так, матушка? Матушка… словно со стоном повторила таинственная незнакомка, но, справившись с собой, продолжила: Оттого, милая, что они слезами своими его поливают. И что же делать? Ничего. Своей судьбы никто не минует. Спаситель твой от многих горестей тебя защитить сможет, но и ему не все подвластно. Что же, и не любить теперь?.. уже тихо повторила вопрос Машка. Как же девице не любить, покачала головой игуменья, нельзя без этого. Только рано тебе об сем думать. Всему свое время, милая.

Договорив, она решительно отвернулась от младшей Пушкаревой и внимательно оглядела Алену.

А мне что скажешь, Ксения Борисовна? тихо спросила Вельяминова, выдержав ее пронзительный взгляд. Была когда-то Ксенией, покривила губы настоятельница Новодевичьего монастыря, а теперь многогрешная монахиня Ольга перед тобой. Ты мне вот что скажи, боярышня: по себе ли возлюбленного нашла? Сама сказала, что своей судьбы не минуешь. Верно, а он тебе разве не говорил, что всякий сам кузнец своей судьбы? Говорил. А только я для себя иной судьбы не желаю! А не боишься, что сама в этих стенах окажешься знаешь ведь, поди, для чего сия обитель поставлена? Не боюсь! И если за каждый день с ним придется годом здесь заплатить? Пусть так, но хоть один день, да мой! Будь по-твоему, получишь, что хочешь. Только потом не жалуйся.

Выйдя из ворот монастыря, женщины двинулись было к ожидавшему их возку, но дорогу им преградила толпа народа, собравшегося вокруг расхристанного ратника без шапки, истошно вопящего:

Измена! Что случилось-то? встревоженно спрашивали его собравшиеся. Побили войско наше под Можайском!.. выдохнул тот. Как? Немцы изменили! Государь погиб! Войско все наше полегло! Врешь! Я сам там был! продолжал отрывисто выкрикивать ратник. В полку князя Пронского. Мы по ляхам ударили, а немцы нас не поддержали!

Ответом на эти слова была лишь гробовая тишина. Казалось, даже вездесущие воробьи перестали чирикать, узнав о постигшем горожан несчастье. Тем временем к ратнику присоединился давешний юродивый и заорал что было мочи:

Немцы в Кукуе колдовством занимаются! Лизка Лямкина на войско наше порчу навела!

Услышав обвинения, толпа покачнулась. Многие горожане и без того косо глядели на сильно разросшуюся в последнее время Иноземную слободу, а уж имя Елизаветы Лямке и вовсе было на слуху. Сказывали, что под ее рукой были все московские ростовщики, благодаря которым она наживала баснословные барыши. Еще ходил слух, что она околдовала самого государя, отчего, собственно, государыня с царевичем и отказывались приезжать из немецкой земли в Москву. Конечно, вслух такое не говорили, потому как на съезжую никому не охота, да разве шило в мешке утаишь? Так что слова юродивого пали на хорошо подготовленную почву.

Бить немцев! закричали одни. Пожечь Кукуй, вторили им другие. Лизку Лямкину на кол! надрывались третьи.

Женщины тем временем обогнули толпу и добрались наконец до своего возка. Начавший было уже беспокоиться приказчик, взятый вместо кучера, помог им устроиться и взмахнул кнутом.