Я учился в обычной поселковой школе Ступинского района Московской области. Был у нас такой учитель – Федор Филиппович Зверев. Им затыкали все вакансии: труд, рисование, начальную военную подготовку… Он же у нас вел и немецкий. Это был весьма пожилой человек – за семьдесят. Но его никак не отпускали на пенсию – некем заменить. А впрочем, он туда и не стремился. Некоторые дети любили его, другие побаивались, но игнорировать его было просто невозможно – слушались все. Облик и поведение Федора Филипповича разительно контрастировали с типовым сельским педагогом: благородные черты резко очерченного лица, орлиный взор, невозмутимость, глубочайшая внутренняя культура и выдержка – он даже с первоклашками разговаривал «на вы»! Такая вежливость, понятное дело, была неведома и директору школы!.. И еще Федор Филиппович никогда не кричал на своих учеников – он ими командовал, порой коротко и жестко, порой не жалея времени на логические объяснения.
В поселке не только профессиональная деятельность, но и многие моменты бытовой жизни человека у всех на виду. И в ежедневном обиходе контраст Федора Филипповича с прочими был разителен. Он отпускал комплименты и целовал ручки женщинам, нетрезвым дояркам – в том числе! Никто никогда не видал его пьяным, не слышал от него ругательств. Старый учитель был очень эрудирован, его немецкий идеален, как родной, а по-русски он говорил особенно правильно. В целом в поселке его весьма уважали, но иногда, чаще всего – по пьяни, местные пастухи кричали ему вслед «фашист проклятый!». Мне казалось это дикостью, да и обидно было за него. Я это связывал с тем, что он преподавал немецкий. И еще одна странность: когда 9 Мая и в день объявления войны (22 июня) вся наша сельская администрация, батюшка наш – отец Владимир, председатель совхоза, интеллигенция в лице агронома, фельдшера, ветеринара и учителей, и, конечно, ветераны собирались у памятника, какой есть в каждой деревне, в каждом уголке России, – обелиск павшим односельчанам, на ежегодных торжествах по поводу нашей Победы в ВОВ, он, единственный из учителей, никогда не присутствовал. Потом я узнал, что его и не приглашали. Обычно в эти дни Федор Филиппович отправлялся в храм и заказывал панихиду по своим однополчанам. Ни я, ни другие ученики нашей школы, понятное дело, не задумывались, с чем это связано. Мы же с ним были просто дружны на почве моего увлечения военной историей.
И когда я закончил школу и отправился во взрослую жизнь, наша дружба продолжилась – не только в письмах. Бывая на родине, я обязательно привозил из Москвы книги по его заказу – в основном военно-исторические: мемуары полководцев, воспоминания солдат и офицеров – участников боевых действий… Часами беседовали мы с ним про войну. Он знал не только даты и точки большинства сражений, не только исход, но критиковал стратегические решения и тактические маневры, разбирал штабные интриги, со знанием дела сопоставлял человеческие и технические ресурсы гитлеровской Германии и сталинской России… Он знал войну изнутри. Меня это восхищало, но и пугало одновременно. Потому что он знал ее – со стороны врага. В книгах, в наших с ним беседах он искал ту грань, за которой начался перелом, и уже немцы на российской территории были обречены. Искал – и, казалось, не мог найти. «Все делалось правильно!» – в растерянности разводил руками этот странный старик.
Однажды я дорос до главной догадки. «Скажите, Федор Филиппович, – задал я лобовой вопрос, – почему вы так интересно вели у нас курс истории древнего мира, средних веков и даже современной – вплоть до начала войны? А про Великую Отечественную – никогда! Нам безвкусно пережевывал факты Семен Иваныч, закончивший некогда два курса историко-архивного, от безнадеги подавшийся в сельскую школу и принятый там в связи с острой нехваткой кадров. Основной его работой, если помните, было плотничать. Да он и любил ремесло гораздо больше педагогики!..»
Так, в начале 90-х, я с удивлением узнал, что мой самый любимый учитель – никоим образом не русский Федор Филиппович Зверев, а пленный немецкий офицер Теодор Фридрихович Зиверс. Бывший гауптштурмфюрер СС особо приближенный к руководителю внутреннего органа СС «Аненербе». Мало того, он был племянником руководителя «Аненербе» штурмбанфюрера СС Вольфрама Зиверса. Сначала я был ошеломлен. Потом задавал тысячи вопросов, на которые мой старый учитель не всегда успевал отвечать. Вот какую картину в тот день мне удалось восстановить по довольно-таки отрывочным рассказам Теодора Фридриховича Зиверса.