Приключения Родрика Рэндома

Мнение этой разумной молодой женщины о сем предмете, равно как и почти обо всем, полностью совпало с моим мнением. Я поблагодарил ее за попечение о моей выгоде и, пообещав вести себя соответственно ее указаниям, расстался с ней после того, как она уверила меня, что я могу полагаться на ее предстательство перед Нарциссой и что время от времени она будет доставлять мне сведения, имеющие касательство к моей любви, которые ей удастся добыть.

Облачившись в костюм, выставлявший меня в выгодном свете, я с великой опаской и нетерпением ждал обеденного часа. Когда этот час приблизился, мое сердце так заколотилось, и я пришел в такое смятение, что испугался своей решимости и мне захотелось даже отказаться от посещения. Но мистер Фримен зашел за мной по пути, и я отправился с ним в дом, где обреталось все мое счастье.

Мы были любезно приняты сквайром, сидевшим с трубкой в гостиной и предложившим нам выпить чего-нибудь перед обедом; хотя я никогда еще так не нуждался в возбуждающем напитке, мне было неловко принять это предложение, которое мой приятель также отвергнул.

Мы уселись и завязали беседу, длившуюся с полчаса, благодаря чему я смог притти в себя и (настолько мои мысли были прихотливы) стал даже надеяться на то, что Нарцисса совсем не появится; но вдруг вошел слуга, объявил, что обед подан, и тут я пришел в такое замешательство, что едва-едва мог это скрывать от окружающих, пока мы поднимались по лестнице.

Когда мы вошли в столовую, первое, что бросилось мне в глаза, была божественная Нарцисса, зарумянившаяся, как Аврора, украшенная всеми дарами, какие только могли предложить красота, невинность и кротость. У меня закружилась голова, колени мои задрожали, я едва обрел в себе силы, чтобы выдержать церемонию представления, когда ее брат, хлопнув меня по плечу, воскликнул:

- Мистер Рэндан, вот моя сестра!

Я подошел к ней в волнении и страхе, но в тот момент, когда наши руки соединились в пожатии, моя душа затрепетала от упоения!

Нам повезло, что хозяин не был наделен излишней проницательностью, ибо наше смущение было столь явно, что мистер Фримен заметил его и позднее, когда мы шли домой, поздравил меня с большой удачей. Но сквайр был далек от малейших подозрений и даже предложил мне заговорить с моей очаровательницей на языке, ему неведомом, сказав сестре, что добыл джентльмена, который сможет поболтать с ней по-французски и на других языках, а ко мне обратился со следующими словами:

- Чорт возьми! Мне хочется, чтобы вы поболтали с ней на вашем французском или итальянском, и вы мне скажете, понимает ли она так, как думается ей. Она с теткой трещит на них день-денской, а я ни единого английского словечка не слышу.

Я поймал взгляд моей владычицы и понял, что ей не по душе такое предложение, которое она отвергла с обычной для нее мягкостью, ибо это было бы неуважительно по отношению к тем, кто не знает этих языков. Мне посчастливилось сидеть против нее, и я куда больше услаждал свои взоры, чем думал об аппетите, который она тщетно старалась разжечь, настойчиво предлагая мне самые лакомые кусочки, нарезанные ее очаровательной ручкой; все мои чувства были поглощены моей необъятной любовью, которой я был охвачен, созерцая восхитительное создание.

Как только окончился обед, сквайр стал клевать носом и, зевнув во весь рот, встал, потянулся, прошелся раза два по комнате, а засим, попросив у нас разрешения вздремнуть, наказал строго-настрого сестре не отпускать нас домой до его пробуждения и удалился без дальнейших церемоний на покой. Не прошло и нескольких минут после его ухода, как Фримен, догадавшись о моих сердечных делах и полагая, что может мне больше всего удружить, оставив меня наедине с Нарциссой, сделал вид, будто о чем-то вспомнил, и, поднявшись, попросил у нее позволения уйти на полчасика, ибо он, к несчастью, совсем позабыл о весьма неотложном свидании; с этими словами он покинул нас, обещав вернуться к чаю и оставив меня и мою владычицу в большом смущении.

Теперь, когда я получил возможность открыть ей трепет моей души, я не мог это сделать. Я обдумал раньше немало чувствительных деклараций, но когда попытался их произнести, мой язык отказался повиноваться, а она сидела молча, в тревоге потупив взор, и грудь ее вздымалась, словно в ожидании какого-то великого события.

Наконец я попытался положить конец этому торжественному молчанию и произнес:

- Это просто удивительно, мадам...

Звуки замерли, и я умолк, а Нарцисса, зарумянившись, посмотрела на меня и робко спросила:

- Что, сэр?

Смущенный этим замечанием в форме вопроса, я с глупой застенчивостью вымолвил:

- Мадам?

На это она ответила:

- Прошу прощения, мне показалось, что вы обратились ко мне...

Снова наступило молчание. Я снова попытался заговорить и, хотя поначалу очень запинался, но все же кое-как сказал следующее: