- Похоже на то, что у бедного моего приятеля канат оборвется прежде, чем ему кто-нибудь поможет. Его топсель и без того уже совсем обвис, да к тому же доктор приказал вам разобрать его для починки. Но, как видно, вы не обращаете внимания на вашего начальника...
Тут его прервали:
- Чтоп вас разорвало! Шелудивый пес! Кого это вы называете моим начальником? Ступайте к токтору и скажите ему, что по рождению, воспитанию и спосопностям, а тем полее по опхождению, я не хуже, чем он или люпой шентльмен, не в опиду ему пудет сказано! Помилуй пог мою душу! Неужто он думает, полагает или воопрашает, что я лошадь, осел или козел, чтопы пегать взад и вперед, и наверх и вниз, и по морю и по суше по его шеланию и ему в угоду? Проваливайте, негодяй! И скашите токтору Аткинсу мое пошелание и просьбу: пусть он осмотрит умирающего и что-нипудь пропишет, все равно, шив он или мертв, а я позапочусь, чтопы он это принял, как только напью сепе свой голодный шивот!
Тогда другой, уходя, заявил, что если они будут так обращаться с ним, когда он станет помирать, то, ей-же-ей, он с ними сцепится на том свете.
Мистер Томсон пояснил мне, что мы слышали голос мистера Моргана, первого помощника лекаря, который только что вернулся из госпиталя, где навещал утром больных. Тут он вошел в каюту. Это был приземистый, толстый человек с лицом, разукрашенным прыщами, с коротким вздернутым носом, огромным ртом и маленькими горящими глазками, вокруг которых кожа собралась в бесчисленные морщинки. Мой друг немедленно ознакомил его с моей историей; тот окинул меня высокомерным взглядом, но, не говоря ни слова, положил бывший у него в руках узелок, подошел к шкафчику и, открыв его, воскликнул с возмущением:
- Помилуй пог! Нет ни куска свинины или я не кристианин!
Томсон объяснил ему, что меня доставили на борт умирающим с голоду и ему ничего не оставалось делать, как угостить меня тем, что было в шкафчике, да к тому же он приказал стюарду, чтобы я столовался вместе с ними. То ли разочарование сделало мистера Моргана более сварливым, чем обычно, то ли он нашел, что его сотоварищ оказывает ему мало уважения, - я не знаю, но, помолчав, он заговорил так:
- Пожалуй, мистер Томсон, вы опошлись со мной не с должной люпезностью, вниманием и почтительностью, раз вы не спросили моего мнения оп этом теле. Я, знаете ли, пыл в свое время осопа значительная, состоятельная и почтенная, имел свой дом и очаг, платил городские споры и королевские налоги, и вдопавок содержал семью. А кроме того я старше вас по рангу и по годам и лучше вас, мистер Томсон!
- Старше меня по годам, но не лучше меня! - запальчиво вскричал Томсон.
- Пог мне свидетель, - с жаром отозвался Морган, - что я старше вас на много лет, а стало пыть, и лучше!
Опасаясь, как бы этот опор не повлек дурных последствий, я вмешался и выразил мистеру Моргану крайнее сожаление о том, что стал причиной размолвки между ним и вторым помощником и, не желая нарушать их доброе согласие, готов столоваться отдельно или просить о зачислении меня в другую компанию. Но Томсон, скорее с жаром, чем с осторожностью, как подумал я, стал настаивать, чтобы я оставался там, куда он просил меня зачислить, и также присовокупил, что ни один человек, наделенный великодушием и чувствительностью, не станет против этого возражать, принимая во внимание мое происхождение, достоинства и те удары злой судьбы, каким я недавно подвергся столь незаслуженно.
Эти слова попали в цель, и мистер Морган заявил с горячностью, что отнюдь не возражал против того, чтобы я столовался совместно с ними, но лишь пожаловался на несоблюдение обычного обряда, потому что не испросили его согласия.
- А что касается шентльмена, столь потерпевшего, - прибавил он, пожимая мне руку, - то мне он так же мил, как мои сопственные потроха! Помоги мне пог! Я сам вынес немало на моей спине.
Как я потом узнал, он не уклонялся от истины, так как в самом деле когда-то занимал хорошее положение в Гламорганшире и разорился, поручившись за одного знакомого.
Итак, когда все утихомирилось, он развязал свой узелок с тремя связками лука и большим ломтем чеширского сыра, завернутого в носовой платок, достал из ящика несколько сухарей и с большим аппетитом принялся за трапезу, приглашая нас разделить ее. Насытившись этой простой пищей, он наполнил бренди объемистую чашку из скорлупы кокоса и, опорожнив ее, сказал:
- Прэнди - лучший растворитель для лука и сыра.
Утолив голод, он обрел лучшее расположение духа.