Приключения Родрика Рэндома

Мы отпилили осколок, торчавший наружу, вправили кость, перевязали рану, стянули ее бинтами и заключили ногу в ящик, secundum artem {Как предписывается наукой (лат.).}. Все произошло так, как мы того желали, и мы не только спасли бедняге ногу, но и вызвали презрение к доктору у судовой команды, которая не спускала с нас глаз во время лечения, завершившегося через шесть недель.

ГЛАВА XXIX

Злоба Макшейна. - Я схвачен и закован в цепи как шпион. - Морган разделяет ту же участь. - Томсона подбивают дать против нас показания - Он с презрением отвергает сии предложения и подвергается дурному обхождению за свою честность - Моргана освобождают для помощи лекарю во время боя с несколькими французскими военными кораблями - Я остаюсь прикованным на юте, беззащитным против вражеского огня, и от страха прихожу в исступление. После битвы меня утешает Морган, который откровенно говорит о капитане; его подслушивает часовой, доносит на него, и Морган снова закован в цепи. Томсон приходит в отчаяние и, несмотря на увещания мои и Моргана, бросается ночью за борт.

Между тем шторм перешел в свежий ветер, который отнес нас в жаркие широты, где погода стала невыносимой, а команда начала тяжело хворать. Доктор не пренебрегал ничем, чтобы отомстить валлийцу и мне. Он навещал больных под предлогом их осмотра, но с целью собрать жалобы, которые могли бы нам повредить; потерпев неудачу в своих ожиданиях благодаря расположению к нам больных, которое мы заслужили нашей человечностью и старательностью, он порешил подслушивать наши беседы, спрятавшись за парусиной, отделявшей нашу каюту.

Здесь он был обнаружен юнгой, сообщившим нам о его поведении; и вот однажды вечером, когда мы обгладывали огромную говяжью кость, Морган, заметив, что за парусиной нечто шевелится, и догадавшись, что это доктор, подмигнул мне и показал на то место, где можно было различить фигуру стоящего человека. Тогда я схватил кость и метнул ее изо всех сил в него с такими словами:

- Кто бы ты ни был, получай за свое любопытство!

Это возымело желаемые последствия, так как подслушивающий упал, а затем уполз в свою каюту. Мне весьма понравился мой подвиг, который обернулся одним из самых неудачных поступков в моей жизни, так как с той поры Макшейн решил меня погубить. Неделю спустя после этого подвига, когда я делал обход больных, меня арестовали и потащили к унтер-офицеру корабельной полиции на ют, где тот меня приковал цепями к палубе по обвинению в шпионаже и в заговоре на жизнь капитана.

Сколь ни смехотворно было это обвинение, мне пришлось претерпеть все, что выпадает на долю самых тяжких преступников, ибо в таком жалком положении я выносил днем палящие лучи солнца, а ночью нездоровую сырость в течение двенадцати дней, но меня не судили и не подвергали допросу по возбужденному против меня обвинению. Как только я обрел возможность размышлять, каковой лишился совершенно ошеломленный происшедшим, я послал за Томсоном, который, выразив мне соболезнование, намекнул, что я обязан своей бедой ненависти доктора, донесшего на меня капитану, вследствие чего меня арестовали, а бумаги мои захватили.

Я стал клясть свою непостоянную судьбу и вот тут-то увидел Моргана, поднимавшегося на ют под охраной двух капралов, заставивших его сесть рядом со мной, дабы приковать и его таким же манером, как и меня. Несмотря на свое положение, я едва мог удержаться от смеха при взгляде на физиономию моего сотоварища, который безмолвно позволил просунуть свои ноги в кольца, назначенные для этой цели, но когда капралы собрались положить его на спину, он впал в неистовство и, вытащив из кармана большой couteau {Нож (франц.)}, пригрозил вспороть брюхо первому, кто приблизится к нему, чтобы обойтись с ним столь недостойно. Они готовы были расправиться с ним весьма сурово, когда лейтенант окликнул их со шканцев и приказал оставить его в покое. Тогда он подполз ко мне и, взяв за руку, посоветовал "возложить упования на пога". Взглянув на Томсона, сидевшего с бледным лицом и дрожавшего рядом с нами, он сказал ему, что для его ног есть еще два кольца и что он был бы весьма рад увидеть его в такой доброй компании.

Но у нашего врага не было намерения обречь второго помощника на ту же участь; его он предназначал для грязной работы по уходу за больными - и, если возможно, для показаний против нас. С этой целью он старался выяснить обиняком его мнение, но, найдя его неподкупным, начал так к нему придираться, что жизнь стала невтерпеж для этого кроткого создания.