Приключения Родрика Рэндома

Я тотчас же обратился к упомянутой почтенной женщине, столь быстро открывшей каналы своего посредничества, что через несколько дней граф посулил мне написать мистеру Вэндалю, если только тот не обязался перед каким-нибудь автором, ибо его лордство соглашался писать только в том случае, если есть хотя бы надежда на успешность его ходатайства.

Но одновременно с этой приятной вестью я получил тем же путем известие, которое меня ошеломило: мистер Мармозет, прежде чем дать мне свой совет, известил графа о том, что он прочитал мою пьесу и считает ее неподходящей для постановки в театре!

Хотя я не мог сомневаться в достоверности этого известия, но полагал, что произошло какое-то недоразумение; не обращая на это внимания, я рассказал мистеру Мармозету об ответе графа, и он обещал задать мистеру Вэндалю предложенный его лордством вопрос. Через день-два мистер Мармозет сказал мне, что мистер Вэндаль свободен от обязательств и потому он вручил ему мою пьесу, на которую предлагает обратить особое внимание граф Ширвит, письмо коего мистер Вэндаль скоро должен получить. И тут же мистер Мармозет посоветовал мне притти за ответом к мистеру Вэндалю дня через три.

Я так и поступил; директор был знаком с моим делом, получив мою рукопись от мистера Мармозета, но отрицал, что тот упоминал имя графа Ширвита. Когда я познакомил его с делом более подробно, он заявил, что ни одному автору еще не дал обязательств, прочтет мою пьесу немедленно и, по всей вероятности, не отвергнет ее, но согласится с графом, к которому питает глубочайшее уважение, и, не теряя зря времени, приступит к репетициям.

Я так был упоен этими словами, что не обратил внимания на загадочное поведение мистера Мармозета и явился в назначенный срок к директору, который ошарашил меня, объявив о непригодности пьесы для сцены и об отказе от ее постановки.

Как только я пришел в себя от потрясения, вызванного этим неожиданным отказом, я попросил его сообщить основания, которые оказались настолько неясными, беспричинными и невразумительными, что я убедился в его полном незнании пьесы, оценку которой ему кто-то внушил, а он плохо заучил свой урок. Впоследствии я узнал, что голова бедняги, бывшая от природы не очень ясной, окончательно пришла в расстройство из-за его суеверий и что он пребывает в постоянном страхе перед неограниченным тиранством своей жены и ужасными муками ада

Низвергнутый таким образом с вершины надежды в самую бездну отчаяния, я чуть не подломился под тяжестью горя и в припадке уныния не мог не усомниться в прямоте мистера Мармозета, когда вспоминал о его поведении в отношении меня. В этом подозрении меня укрепило известие, что лорд Ширвит отозвался о его личности с большим презрением и в особенности возмутился его наглостью, когда тот не согласился с отзывом его лордства о моей трагедии.

Пока я находился в нерешительности, не ведая, чем и как объяснить всю эту историю, меня посетил мой приятель, горячая голова (как я уже упоминал), который, узнав обо всем этом деле, не мог сдержать негодования и без всяких церемоний заявил, что Мармозет был единственным виновником моей неудачи и что он с начала до-конца предательски обманывал меня, подольщаясь ко мне своими вкрадчивыми любезностями, а за спиной употребил все свое искусство и влияние, чтобы вооружить невежественного директора против моей пьесы; по утверждению моего приятеля, с лицемерием мистера Мармозета может соперничать только его корыстолюбие, которое так овладело всей его душой, что он не остановится перед любой низостью, чтобы насытить свою презренную жадность, и что он продал свою честь, предавая меня с моей неопытностью и подкапываясь под другого небезызвестного автора, также предложившего в театр трагедию, которая, по мнению мистера Мармозета, может помешать успеху купленной им комедии, предназначенной им во что бы то ни стало к постановке в театре.

Я был поражен описанием такого чудовища, которое, мне казалось, не может существовать в нашем мире, и возражал против утверждений приятеля; я доказывал плохие последствия такого поведения, навлекающего бесчестие на виновника, и говорил, что человек столь известный, как мистер Мармозет, должен был бы принять в соображение, выгодно ли ему действовать так подло, ибо это может вызвать лишь презрение и отвращение его покровителей и лишить благоволения их и поддержки, которыми ныне он в такой мере пользуется.

Приятель посмеялся над моим простодушием и задал вопрос, знаю ли я, за какие добродетели светское общество так ласкает мистера Мармозета.

— Этого ничтожного паразита, — сказал мой приятель, — отнюдь не за добродетели его сердца приглашают за стол герцоги и лорды, которые нанимают особых поваров, чтобы его угощать. Его корыстолюбия они не замечают, его неблагодарности не чувствуют, а его лицемерие приспособляется к их нраву и потому льстит. Но, главным образом, его ценят как шута и допускают в лучшее общество за его талант в подражании Панчу и его жене Джоан^{95}, тогда как самый одаренный поэт не может привлечь ни малейшего их внимания.