Приключения Родрика Рэндома

Мой преданный лакей заразился моей скорбью и часто сидел со мной целыми часами, не говоря ни слова, испуская вздохи и проливая слезы. Эта дружба еще больше способствовала дурному расположению духа; он стал неспособным к работе, и хозяин уволил его, а я, видя, как мои деньги тают, освобождения все еще нет и, коротко говоря, все надежды мои рушатся, стал равнодушен к жизни, потерял аппетит и дошел до такой неряшливости, что в течение двух месяцев не мылся, не менял платья, не брился. Лицо мое, исхудавшее от поста, покрылось грязью, заросло щетиной, весь мой внешний вид стал отвратителен, даже ужасен.

И вот в один прекрасный день Стрэп сообщил мне, что какой-то посетитель ждет внизу и хочет меня видеть.

Взволнованный этим известием, в чаянии получить письмо от дорогой моей возлюбленной, я стремительно сбежал вниз и увидел, к безграничному моему изумлению, моего великодушного дядю, мистера Баулинга.

Вне себя от восторга я бросился его обнимать. Но он отскочил, выхватил тесак и, заняв оборонительную позицию, воскликнул:

— Стоп, братец, стоп! Отвали от борта! Эй, тюремщик! Вам бы надо получше смотреть! Сумасшедший арестант оборвал канат!

Я не мог удержаться от смеха, вызванного его заблуждением, которое тотчас же рассеялось, когда он услышал мой голос; он от всей души и с любовью пожал мне руку и выразил свое крайнее огорчение, видя меня в таком жалком состоянии.

Я повел его в мою комнату, где, в присутствии Стрэпа, которого я представил как лучшего моего друга, он рассказал, что только-только прибыл от берегов Гвинеи после весьма успешного плавания, в течение коего служил первым помощником капитана, пока корабль не подвергся нападению французского приватира^{98}. Капитан погиб в бою, он принял командование, и ему посчастливилось потопить врага, после чего он встретил торговое судно с Мартиника, груженное сахаром, индиго и серебром, захватил его, располагая каперским свидетельством^{98}, и благополучно привел в ирландский порт Кинсейл, где оно было присуждено ему, как законный приз; благодаря сему он не только получил значительную сумму денег, но завоевал расположение владельцев корабля, назначивших его капитаном большого судна, вооруженного двадцатью девятифунтовыми пушками и готового к отплытию в очень выгодное плаванье, цели которого он не вправе открыть. Затем он сказал, что нашел меня с превеликим трудом, согласно указаниям, оставленным для него в Уэппинге.

Счастливая его фортуна несказанно меня обрадовала; и по его просьбе я поведал ему о всех моих приключениях с того дня, когда мы расстались. Когда он узнал о замечательной преданности мне Стрэпа, он от всего сердца пожал ему руку и обещал сделать его «человеком»; затем дал мне десять гиней на неотложные нужды, узнал, где проживает засадивший меня в тюрьму портной, и удалился, чтобы расплатиться с ним, сказав мне на прощанье, что скоро снимет меня с мели.

Такой поворот событий привел меня в крайнее замешательство и поразил меня больше, чем любое несчастье, выпадавшее прежде на мою долю; мною овладели тысячи столь несвязных мыслей, что я не мог их распутать или связать воедино. А что до Стрэпа, то у него радость проявилась в тысяче дурачеств. Он вошел ко мне в комнату со своими бритвенными принадлежностями и без всяких околичностей стал намыливать мне бороду, посвистывая при этом с превеликим волнением.

Я очнулся от грез и, слишком хорошо зная Стрэпа, чтобы довериться ему, когда он пребывает в таком волнении, извинился перед ним, послал за другим цырюльником и побрился. Проделав церемонию омовения, я переоделся в самый нарядный костюм и принялся ждать дядю, который был приятно удивлен моим внезапным превращением.

Мой добрый родственник уплатил моему кредитору и получил приказ о моем освобождении, так что теперь я уже не был заключенным. Но я не хотел расставаться с моими друзьями и сотоварищами в том бедственном положении, в каком еще недавно пребывал, попросил мистера Баулинга разделить с нами компанию и пригласил мистера Мелопойна и Джексона провести у меня вечер; я угостил их ужином, добрым вином и известием о моем освобождении, с которым они поздравили меня от всего сердца, несмотря на то, что им предстояло расстаться со мной, а такая разлука, по их словам, будет для них весьма чувствительна.

Что до Джексона, то его несчастье оказало на него столь слабое влияние, и он был так боек, беспечен, развязен и болтлив, что не вызывал к себе жалости, но я чувствовал глубокое уважение к поэту, бывшему во всех отношениях более достойным сострадания. Когда наши гости ушли и удалился мой дядя, обещав зайти ко мне поутру, я отобрал белье и другие необходимые вещи и попросил Стрэпа отнести сверток мистеру Мелопойну, а затем пошел к нему и вынудил его принять от меня пять гиней, от которых он долго отказывался, убеждая меня, что никогда не сможет со мной расплатиться. Потом я спросил его, могу ли я еще как-нибудь быть ему полезен, на что он ответил:

— Вы и без того сделали для меня слишком много!