Приключения русского дебютанта

По-военному размахивая руками и приподняв подбородок, Франтишек взошел на трибуну.

— Дорогие друзья славного Октября, — произнес он на безупречном русском. — Сегодня у нас гость, каких мы давно не видывали, почти того же калибра, что и прошлогодний болгарин со смешным попугаем… Ездинский, кажется? Нашему гостю всего тридцать лет, а он уже трижды Герой социалистического труда, не говоря уж о том, что он самый молодой кавалер ордена Андропова за геройское управление зерноуборочным комбайном… Товарищи, поприветствуем генерального секретаря центрального президиума Либерально-демократического рабоче-крестьянского союза нераскаявшихся коммунистов и серьезного претендента на пост президента России на следующих выборах… товарища Яшу Ослова!

Старички поднялись со звучным синтетическим шелестом, возглашая: «Ура, Троцкий», несмотря на то что Владимира представили им под другой кличкой. Заметив его раны, кто-то из бабулек крикнул:

— Что у тебя болит, Троцкий? Мы тебя вылечим!

Владимир благосклонно помахал им; взбираясь по ступенькам, он едва не потерял и без того неустойчивое равновесие. Положив дипломат, набитый баксами, на трибуну и поправив микрофон здоровой рукой, он ждал, пока стихнут аплодисменты.

— Доблестные товарищи! — крикнул он и осекся. «Доблестные товарищи». Гм, а что дальше? — Прежде всего позвольте спросить, не возражаете ли вы против того, что я обращаюсь к вам по-русски?

— Конечно, нет! Говори, русский орел!

«Моя аудитория», — мелькнуло в голове у Владимира. Он вдохнул, обуреваемый сомнениями, и, ощутив боль при вдохе, выдохнул, развеяв нерешительность в воздухе, тяжелом от запаха порченых продуктов и дешевых костюмов, надетых в теплый день.

— Доблестные товарищи! — повторил он в тишине. — На улице теплый апрельский денек, чистое небо. Но над мавзолеем Владимира Ильича, — для пущего эффекта он обернулся к статуе Ленина, — небо всегда серое!

— Ай-ай-ай, бедный Ленин! — застонала толпа. — И несчастные его наследники.

— Действительно, несчастные, — подтвердил Владимир. — Вы только посмотрите, что стало с вашей Красной Правой. Американцы повсюду, куда ни бросишь взгляд! (Слушатели согласно взревели.) Они совершают развратные сексуальные действия на мосту Эммануила словно в насмешку над святостью социалистической семьи и распространяют СПИД! (Рев!) Вкалывают себе марихуану грязными иглами на Старогородской площади, где некогда сотни тысяч товарищей с трепетом внимали речам Яна Жопки, вашего первого пролетарского президента. (Рев! И еще раз рев!) Разве для этого вы сорок лет трудились на полях и плавили металл без продыху… э-э, выплавляли сталь, строили эти прекрасные трамваи, подземную дорогу, которой завидует парижское метро, общественные туалеты на каждом углу… И не будем забывать о человеческом факторе! Сколько преданных, энергичных молодых товарищей мы выпестовали! Например, товарища Франтишека…

Владимир помахал Франтишеку, сидевшему в первом ряду, и показал слушателям разом большой палец и знак победы (он не собирался на них экономить).

— Франти! — возликовала толпа.

— Да, товарищ Франти распространял «Красную справедливость», еще когда пешком под стол ходил! Продолжай крушить контрреволюционные элементы своим могучим пером, дорогой друг!

Ого, ему это начинало нравиться! Владимир прошелся перед трибуной, подражая неистовому большевику, и даже коснулся холодного мрамора Большого Дедушки революции в поисках поддержки.

— Посмотрите на мою руку! — крикнул он, поднимая марлевый шар другой рукой. — Посмотрите, что они с ней сделали, эти фабриканты! Я выступил от души на митинге негритянских рабочих в Вашингтоне, а ЦРУ засунуло мою руку в мясорубку!

При упоминании о мясорубке товарищ в плешивой норке и цветастом платке не выдержала. Вскочив на ноги, она крутанула связкой сосисок над головой, будто лассо набрасывала.

— Я отдала за них сорок крон! — завопила она. — Как это, по-вашему?

— Вы меня спрашиваете? — Владимир ткнул себя в грудь, будто удивляясь, что они хотят знать его мнение. — По-моему, хозяина магазина, который берет сорок крон за сосиски, надо расстрелять!

После чего встал весь зал; овация, наверное, была слышна в соседнем ресторане.

— По-моему, его семью надо выслать из Правы как врагов народа, — кричал зарвавшийся Владимир, — а его детям запретить учиться в университете!

«Ур-ра!» — ответила толпа.

— Его кошку переработать на кошачью еду!

«Ур-ра!»

— А как насчет двадцати крон за карпа? — осведомилась другая любопытная бабушка.

— Позор! И почему простаивают трудовые лагеря в Сибири? Да и столованские урановые рудники, если на то пошло? Товарищи, когда Либерально-демократический рабоче-крестьянский союз нераскаявшихся коммунистов придет к власти, мы всем этим новым предпринимателям найдем настоящее занятие!

Слушатели разразились веселым смехом и аплодисментами, засверкали золотые зубы, и не одна рука потянулась к груди, чтобы унять бешено заколотившееся изношенное сердце.