Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа

На протяжении 1930‑х годов продолжалась связь Бориса с Джинн Рейнал. Приезжая в Лондон, они, чтобы скрыться от Маруси, останавливались в пансионе в Блумсбери. Борис водил детей обедать в Лайонз-Корнер-хаус на Тоттнем-Корт-роуд, но не к Берторелли на Шарлотт-стрит, где им могли повстречаться блумсберийцы.

Однако провести Марусю было трудно. Она устраивала Борису бурные сцены ревности, и оба они страшно кричали друг на друга по-русски, к ужасу случайных свидетелей. Во всех прочих случаях Маруся была вполне покорной любовницей: красивой и простой, курившей сигареты через длинные мундштуки и любившей Анастасию и Игоря. Кроме того, она присматривала за своим племянником Джоном во время школьных каникул, которые тот проводил в “Хи-студии”, как теперь называлась бывшая прачечная.

Роман с Джинн Рейнал продолжался восемь лет, до 1938 го-да, и все было бы прекрасно, если бы не Маруся. Игорь однажды спросил отца, почему он не женится на Джинн. Молодому человеку была бы по душе такая живая и энергичная мачеха, хотя из‑за ее американского происхождения он относился к ней немного свысока. Дело в том, что Борис воспитал в детях сознание собственного аристократизма, Хелен же внушила им убежденность в превосходстве вследствие принадлежности к клану Блумсбери. Как первое, так и второе едва ли способствовало формированию у них нормальных отношений с остальным миром. На вопрос сына о женитьбе Борис ответил лишь: “А что будет с Марусей?”

Было очевидно, что он уже обдумывал эту проблему и решил, что не может пожертвовать своей русской любовницей. Она, конечно, с трудом смогла бы приспособиться к жизни без мужской поддержки.

Теплые отношения с Литтоном Стрэчи оставались неизменными, и вплоть до Второй мировой войны Борис принимал участие в уик-эндах, которые устраивались Литтоном и его друзьями – распространенный обычай у художников и интеллектуалов того времени. К тому же загородные дома и слуги были дешевы и доступны. Франсес Маршалл (позднее Партридж) вспоминает эпизод, случившийся однажды, когда Борис был единственным гостем в Хэм-Спрей-хаусе:

Как всегда, он [Борис] говорил без умолку и поразил меня богатством своих идей. Все воскресенье он что-то увлеченно обсуждал с Литтоном. “Предположим, у меня действительно связь с женой мэра, и что?” – услышала я его слова. Когда я вошла, он мерил комнату шагами как безумный, атмосфера же в течение по крайней мере десяти минут оставалась очень напряженной, и никто из них не произнес ни слова. Интересно, что все это значило?

Борис обычно привозил с собой какие-нибудь экзотические кушанья, а однажды поставил на стол великолепную русскую пасху, которую сам приготовил. Правда, она оказалась такой сытной, что почти никто не смог ее доесть. Борис был глубоко оскорблен. Эта пасха – взбитые сливки, творог, цукаты, сахар, яйца и вишня, оставленные в миске под грузом на ночь, а потом утыканные, как ежик, очищенным миндалем, – никогда бы не показалась ни одному из Анрепов слишком сытной.

В январе 1932 года Литтон, который всегда был болезненным, почувствовал себя очень плохо. Фактически он умирал, и хотя к нему приглашали множество специалистов, рак желудка диагностировали только посмертно. Джеймс и Пиппа Стрэчи помогали Ральфу и Каррингтон ухаживать за больным. Борис написал Каррингтон, выражая сочувствие и предлагая помощь. Она ответила: