Интересно, как выглядят дети, – пишет он. – Умоляю, пришли фотографии. Ты, бессовестная, так долго мне их не присылаешь.
Отец чувствует себя лучше, поэтому они с матерью отправились с визитами, и я один в нашем жутком старом доме, который ненавижу с детства. Встречался с Недоброво и еще несколькими друзьями, они все настаивают, чтобы я вернулся в Россию. Этот вопрос мне всегда очень трудно решить. Ты должна приехать сюда и посмотреть, сможешь ли ты здесь жить, поскольку все зависит в основном от тебя, ведь я не в состоянии жить вдали от тебя, но и не могу привезти тебя туда, где может пострадать твое здоровье. Я справлялся по поводу русских законов касательно Бабы [Анастасии] и Яры [Игоря-Ярослава], все очень просто и беспокоиться нам нечего. Нужно только взять свидетельство о рождении и послать прошение Императору, которое Он обычно удовлетворяет. Я забываю английский, дорогая, ты мне очень нужна, когда-нибудь я сойду с ума ‹…› Моя мать очень взволнована сообщением о Бабы и заговаривает о ней, я же стараюсь этого избежать. Больше всего ее беспокоит, что ребенок некрещеный. О Яре она ничего не знает. Дорогая, о моя дорогая жена, сколько еще у тебя будет очаровательных, прекрасных детей!!!
То, что Борис не сообщил родителям о рождении сына, свидетельствует о его опасениях, что они устроят ему сцену по поводу незаконнорожденности наследника. Его беспокоил собственный возраст – так много предстояло сделать и ничего еще не было завершено. Узнав, что Дорелия собирается произвести на свет еще одного “щенка”, он воскликнул: “Какой конвейер!”
Борис Анреп (крайний слева) с сослуживцами.
В одном из сентябрьских писем Борис описывает наступление, вскоре превратившееся в отступление: