Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа

Среди писем тех лет сохранилось три письма от В. К., который советовал сыну оставаться в Англии и рассказывал о семейных новостях: что Прасковье Михайловне только что исполнилось шестьдесят, но выглядит она на сорок пять; что Володя зарабатывает большие деньги; что Эраст служит на железной дороге и любит хорошо пожить; что Глеб много занимается физиологией, хотя “пока без воодушевления”[37]. Его сообщения об успехах трех других сыновей, наверное, были своего рода укором Борису, до сих пор в жизни не преуспевшему. Далее В. К. писал:

Вне семьи дела обстоят не слишком хорошо. Отсутствие организации и бестолковость не уменьшились. Почти каждый день возникают новые комитеты, комиссии, устраиваются заседания, а результат все тот же. Организация общества в земствах и городах ничуть не лучше. Однако это официальная сторона дела, представленная теми, кто управляет, люди же, подлинно воплощающие собой Россию, выше всяких похвал. Никто не ворчит и не падает духом, нет даже горечи, которая была бы вполне естественной. Тяготы переносятся, успехи принимаются без шума и хвастовства, и твердая уверенность в победе – какой бы ни была цена – растет с каждым днем. Люди достойны восхищения и лучшего будущего, хотя мы никогда не будем ни англичанами, ни французами, и маловероятно, что мы достигнем того уровня независимости и гражданской мудрости, который позволил бы нам обойтись без западной опеки.

В августе строились планы покупки дома для семьи Бориса на деньги Хелен. После долгих раздумий, колебаний и совещаний с агентом Поттерсом из Хэмпстеда в фэрфордский домик от Бориса пришла открытка, написанная карандашом: “Думаю, Понд-стрит подойдет. Я много работал в комитете. Генерал, к моему удовлетворению, подписал бумагу. Розы отправлены твоей матери”. Также он сообщал Хелен, что Лэм получил офицерское звание.

Что касается Понд-стрит, то речь шла о трех стоящих рядом домах в стиле эпохи королевы Анны[38] в Хэмпстеде, где теперь расположена Королевская бесплатная больница. Два дома планировалось сдавать, а жить в третьем, самом большом, стоявшем на возвышенности. Такова была традиция семейства Анрепов – частично сдавать внаем городское жилище, что являлось прекрасным способом получать доход без особых затрат. Однако выяснилось, что Хелен не может использовать полученный от шотландских родственников капитал, пока не выйдет замуж, поэтому покупка состоялась только в 1918 году, а пока Хелен с детьми оставалась в деревне.

Продолжая исполнение военных обязанностей, Борис смог теперь вновь взяться за мозаику в доме Этель Сэндз. “С радостью начал работать над мозаикой”, – писал он. Но позже признался: “К несчастью, не смогу закончить мозаику на этой неделе, потребовалось гораздо больше времени, чем я думал”.

Занимала его и светская жизнь. Уэнди Барон пишет: “Став первой патронессой Бориса в Англии, Этель взяла этого огромного, дородного человека в блестящей военной форме и казацких сапогах под свое крыло. Она приглашала его на званые обеды, полагая, что «его английский сам по себе уже занимателен». О своих солдатах он говорил: «Они хорошо обращаются с девушками. У нас не бывает изнасилований и детей, родившихся на войне»”.

Уик-энды Анреп проводил у леди Оттолайн, в Оксфордшире. Там он очаровал Марию Нюс, бельгийку, находившуюся на попечительстве Оттолайн, и она, вдохновленная Дороти Брет, убежала в Лондон, где собиралась помогать Борису делать мозаику. Зная репутацию Анрепа, Оттолайн содрогалась при мысли о том, что может ожидать ее молодую подопечную. Как-то она получила письмо от жившего в Гарсингтоне Олдоса Хаксли, также увлеченного Марией. Хаксли, похоже, особого беспокойства не испытывал.