– Не могу больше. – У Остапа даже усы сникли. – Сколько же можно? Ты знаешь, что он сделал? В обед говорит: «Заводись». Ты же знаешь, что это такое. Пока воду на костре, пока поддон лампой. Да этот «Аист» и масло жрет, и все на соплях. Мне ж на нем не ездить, меня же «Гриша» ждет. Часа два проковырялся, завел. Он говорит: «Поехали». Доехали до куюла – вот, рядом, два километра, – трактора идут. Пристроился им в хвост, вернулся. Два часа грел, десять минут ехал, и сейчас все сначала.
– Ты ему, кажется, спальник расстилаешь?
– Если бы только спальник. Утром заставил ему штаны завязывать, ремня нет, веревочка. А брюхо…
– А когда он в кусты пошел, ты ему развязал?
– Нет, он сам. А когда пришел, завязал.
– А не вылизал?
Он не услышал.
Вдвоем втрое легче. Один греет воду, другой картер. Один подает, другой заливает. Через полчаса «газоны» встают носом к поселку. «Сам» вышел проводить и наставить на путь истинный. Стоит впереди, уперевшись брюхом в угольник на уровне фары. Пухлые руки сложены на животе ладонями внутрь. Выражение лица довольное, глазки маленькие, заплывшие, смотрят через человека.
Петрович чувствует, что нужно помочь.
– Михал Иваныч, давайте отпустим этого дрозда. На кой черт он нам нужен, и без него обойдемся.
Плетнёв медленно опускает сжатый кулак на фару в такт своим словам, чтобы доходчивее было.
– Отпустить, конечно, можно. Но он мне наступил на любимую мозоль.
На собрании наступил, в тундре вспомнил свое имя – наступил, тут сахар положил свой – наступил, не уважил, не выпил – наступил, веревочку не завязал – опять же наступил. Попроси прощенья, покайся – и, может быть, отпустит. Может быть, если будешь себя хорошо вести, слушаться дядю, штаны завязывать и водку с ним жрать.
Да, не получится новогодний сюрприз родителям. Прости меня, мама, сама меня так воспитала: не ползать, не лизать, смотреть в глаза, иметь свое мнение. Дорогие вещи дорого стоят.
– Михаил Иванович, а ваша любимая мозоль – это трудовая?
И когда наступал на нее? Что-то не припомню. Может, запамятовал? Наверное, было дело, раз директор говорит, зря болтать не будет, директор ведь.
Вот так и второй кулак сжался. Дыши, дядя, глубже, это цветочки, а вот тебе и ягодки. На стартер, вторую и резко сцеплением и газом. Три с полтиной тонны металла качнулись с ревом, и нервы дорогого руководителя не выдержали. Зайцем скачет в сторону, и тут же мимо него проносятся две грохочущие коробки, обдав его облаком выхлопного газа и колючего снега. Держи, лови, накажи, если сможешь. Дорогу уступил, сигнала остановиться не дал.
Петрович обходит сразу. Двигун посильнее, да и опыта поболее – лет двадцать за рычагами. Отрывается быстро. Видны только желтые пятна света от фар и снежный вихрь от гусениц, скрывающий очертания «газона».
Вот и Аутанкуюл. Вездехода не видно – уже наверху. Куюл все-таки дал воду, пошла наледь. Надо долить на всякий случай, до поселка воды больше не будет.
Потапенко раздетый, разгоряченный сбегает вниз, запрыгивает на под крылок.
– Дай, Жора с Одессы покажет тебе, как надо!
– Сиди, Жора!
– Давай вторую до перечапа, а как начнет сдыхать, резко первую. Да газу до полика, не жалей.
Вторая, педаль до конца. До половины идет ровно, но вот скорость падает, рев скисает.
– Давай, давай!
Муфту левой ногой, рычаг вперед, муфту отпустить. Получился небольшой качок назад, но мотор взревел, и машина медленно ползет вверх до самого конца без буксовки. Все, ровное место. Можно заглушить, перевести дух и осмотреть катки и гусянки.
Красивый старт мимо опешившего шефа и лихая гонка по лунной дороге раскрепостили и вызвали чувство свободы.
– Как у тебя, Петрович?
– Все путем! – Он нанес несколько ударов невидимому противнику и, судя по выражению лица, разделал его под орех. Это называется «после драки кулаками».
– Попался бы он мне сейчас!
– Ты его там, в палатке, так же, когда веревочку завязывал?
– Я такой до поры до времени. Ты меня еще не знаешь. Надо быть хитрым.
– Хитрый – дядя Митрий. Ну ладно, погнали.
Гвоздикин
Прежде чем увидеть Григория Владимировича, надо обогнуть печку, стоящую прямо у двери.
– Можно?
– Да-да, входи, Петя.
– Григорий Владимирович, у меня к вам есть несколько вопросов, минут на пятнадцать самое большее. Когда вы сможете уделить мне время?
– Сейчас. Садись, я тебя слушаю.
Он достает из кармана пачку сигарет и выпускает клуб дыма в потолок. Но вонь раздражает сразу, куда бы ее ни направили.
Придется потерпеть, не выгонишь же хозяина из кабинета.
– Ваше мнение о Плетнёве? Годен для директора или не годен?
– Не нам об этом судить, Петя. Видишь ли, он заслуженный зоотехник, окончил сельскохозяйственную академию, его прислало управление из Петропавловска. А в управление он попал по рекомендации из министерства. Зря бы его, видимо, руководство не направило сюда. Правда, райком еще его кандидатуру не утвердил, будут утверждать в этом месяце. Леонид Викторович о нем хорошего мнения, и, скорей всего, его кандидатуру утвердят.
Боже, да у него глаза голубые. Блекло-голубые. И вид усталый, осунулся и слова выдавливает из себя по долгу службы.