Приключения Славки Щукина. 33 рассказа про враньё

– Я помню, как мы в семьдесят втором году на плавленый сырок «Дружба» красноперку ловили, – сказал дедушка, выражая свое презрение к нынешней красноперке, которой вот подавай теперь морского червя.

– Смотри, Славка, завтра катер в шесть утра, – сказал мне папа, поглядывая на часы, – поедем с тобой на мыс Песчаный, там, говорят, хорошо клюет.

– Ох, ты… ближний свет, – сказал дедушка, – я помню, как она на Спортивной гавани в центре клевала, по двадцати штук за полчаса, еще когда там рыбоконсервный завод стоял, а сейчас и на Песчаном без толку просидите.

– Да что ты каркаешь! – рассердился папа.

– Ну, ладно, ладно, – смирился дед, – хоть проветритесь, и то толк.

И мы поехали. Я очень люблю ездить на катере. Если бы я не решил стать спортсменом, я бы решил стать матросом. Я за свою жизнь путешествовал на поезде, на самолете и на автобусе, конечно. Но катер лучше всего. И на катере лучше всего пахнет. Нет, не морем, а самим катером. Я не знаю, откуда у него берется такой особенный запах. И капитан даже простого катера – это не то, что водитель автобуса или машинист. Капитан может взять и уплыть куда хочет. Если ему все надоест…

И вот мы встали утром, пришли на причал, взяли билеты и поехали. И все было бы хорошо, если бы папа не пригласил с собой приятеля дядя Геру. Я его давно знаю, Гера – значит Герман. Он нормальный. А в этот раз дядя Гера взял своего сына – Аркашу, которому было шесть лет, и он поэтому считал себя страшно взрослым и вел себя выступонисто, прямо как избалованный ребенок. Про все-то он рассуждал и все-то он знал. И взрослые, даже с соседних мест, слушали его и смеялись от удовольствия, и хвалили его, хотя он нес полную чепуху. Я даже в три года не был таким дураком, как этот Аркаша. Но все было еще нормально, пока он не начал приставать ко мне с разными вопросами. А в каком я классе, а умею ли я считать, а сколько будет миллион прибавить миллион. «Два миллиона» – сказал я. Он удивился, что я так быстро посчитал, и говорит: «Ты врешь, это будет сиксилиард трилиардов, правда, пап?» И посмотрел он на своего папу Геру, а тот, смеясь, ответил: «Правда». Я хотел сказать – он у вас и так дурной, а вы из него совсем дурака сделаете… Но не сказал. Потом Аркаша уронил мне на брюки свое талое мороженное и смялся аж до хрюканья.

Наконец катер стал причаливать, и мы сошли по трапу на пирс. Толпа грибников, похожих на бродяг, в спортивных костюмах, с корзинами и рюкзаками, прошла мимо нас, и мы остались одни. Стали расчехлять удочки. Аркаша носился вокруг и чуть не запутал мою леску. Я молча вздохнул, а мой папа сочувственно улыбнулся, глядя на меня. «Не кричи так, ты всю рыбу распугаешь», – сказал дядя Гера своему Аркаше. Но он все равно носился и орал: «Рыба, рыба – я иду тебя ловить!»

Дед был прав, поклевки долго не было. Потом у меня клюнула, у первого, крупная красноперка, я стал тащить и успел увидеть ее, сверкнувшую в воздухе, как лезвие, когда она сорвалась с крючка и шлепнулась в воду. «Ты не умеешь ловить!» – кричал Аркаша так, что мне хотелось столкнуть его с пирса. Потом одну красноперку поймал мой папа. И я за него очень обрадовался. Потом поймал дядя Гера. Потом опять мой папа, а только потом я. Пойманных рыб мы клали в садок и спускали на веревке в воду, привязав веревку к большому ржавому кнехту на пирсе, за который швартовался катер. Дядя Гера и мой папа в ожидании поклевки негромко разговаривали о чем-то мне не очень понятном, о делах. Аркаша не мог сидеть спокойно со своей удочкой и все время лез ко мне: «Дай подержать!» «У тебя своя есть», – отвечал я. «Моя не клюет» «Это рыба не клюет, а не удочка, удочка не может клевать», – говорил я. «Ну все равно – дай». И я уступил, так было проще. Я сел на кнехт и стал, скучая, глядеть, чтобы Аркаша не упустил мою удочку в воду. И очень правильно сделал. Удилище стало гнуться, Аркаша вздрогнул, выпустил его из рук, но я успел перехватить, и он тоже уцепился своими ручонками, мешая мне правильно тащить, но все же мы вытащили, и он все кричал: «Это моя рыба!» Боялся, что я заберу у него, когда я просто снимал ее с крючка. «Дай, моя!» И я уже знал, что произойдет, когда дал ему в руки рыбу. Она согнулась пополам, разогнулась, выскользнула, упала на пирс и через секунду – в воду. Аркаша стоял, открыв рот, и мы все смотрели на него и ждали, как в кино смотрят – взорвется или не взорвется что-нибудь взрывоопасное. А дальше произошло необыкновенное – Аркаша улыбнулся и стал смеяться. Нам всем стало легче.

С этого момента Аркаша, кажется, совсем утратил интерес к рыбалке. Он сидел на краю пирса, болтая ногами, и улыбался, время от времени надувая щеки и изображая всякие звуки. То ли поезд, то ли самолет, то ли взрывы, то ли музыку…