Приключения словес: Лингвистические фантазии

Свой труд «Практика иудаизма в свете устной Торы» Исраиль Меир Лау издал на исторической родине евреев примерно через сто лет после того, как туда прибыл из Российской империи на постоянное жительство дедушка Иосиф. Да, под конец своей долгой и, как считал он сам и все другие воложинские хасиды, весьма плодотворной жизни мой прадед распрощался со своим местечком и уехал в Палестину. Он очень уговаривал уехать вместе с ним свою любимую внучку — мою маму, особенно упирая на тот факт, что там растут апельсины и финики. Но мама, которой было тогда двенадцать лет, мечтала не столько об апельсинах и финиках, сколько о других плодах — плодах науки, и не о далекой земле Израиля, а об украинском городе Никополе, где ее старшая сестра Дина училась в коммерческом училище, в котором хотела учиться и мама. Не потому, что она так уж стремилась стать бухгалтером, а потому, что в гимназию — парадный вход в университет — еврейке в те годы путь был заказан, а золотая медаль коммерческого училища давала право на поступление на математическое отделение университета. Отказаться от этого шанса войти в мир науки мама не могла.

Дедушка Иосиф любил свою младшую внучку не за красивые глаза, впрочем, действительно красивые, в точности такие, как у самого дедушки Иосифа. Он чувствовал в ней родственную душу, жаждущую познать таинства мира. Только, в отличие от дедушки Иосифа, рожденная в канун нового, двадцатого, века, мама не могла уже верить, что ключ к тем таинствам находится в ветхозаветных преданиях.

Никель

Смотрю на лежащую у меня на ладони пятицентовую монетку. Для всех окружающих это просто пятицентовая монетка, а для меня — целый роман.

В Америке ее называют nickel. А сходным словом — nickname обозначают кличку, псевдоним. В одной из многочисленных анкет, которые мне пришлось заполнять в Канаде, после пункта «name» значился пункт «nickname». Видимо, заокеанским иммиграционным властям часто приходится иметь дело с уголовниками. «Name» — Иваньков, «nickname» — Япончик.

Но что общего между кличкой и монетой? Почему и там, и там затесался какой-то «nick»? И кто он такой, этот «Коля»?

В определенном смысле пятицентовик дважды родственник доллара.

Во-первых, и то, и то — деньги. Во-вторых, они родня по именам. «Доллар» это испорченное «талер», талер же получил свое имя от города Иоахимсталь — в Богемии, ныне Яхимова, в чешских Рудных горах. Кстати, того же происхождения и русский ефимок — серебряная монета, имевшая хождение в Московии. В Средние века в Иоахимовой долине находился крупнейший в Европе центр горнорудной и металлургической промышленности, главной продукцией которого были серебро и свинец. А еще время от времени иоахимстальским рудокопам попадались какие-то словно заколдованные камни, с виду похожие на свинцовую и серебряную руду, но из которых не удавалось выплавить никакого металла.

Видимо, считал средневековый рудознатец, над ними хорошо потрудились зловредные хозяева Рудных гор — горные гномы. Одни такие камни получили название «вольфрам» — волчья пена. Другие — по имени самых изощренных горных духов кобольдов — «кобальт». Третьи — по имени гнома Ника — «никель».

Расколдовать их удалось только в XVIII столетии. Полученные из них металлы обладали ценнейшими свойствами. Никель, например, практически не ржавел. И когда его добавляли к другим металлам, к меди, например, полученный сплав тоже не ржавел. Первый такой сплав назвали «нейзильбером» — новым серебром, из него стали делать столовые приборы, портсигары, цепочки, по своей красоте ничуть не уступавшие серебряным. Теперь их называют мельхиоровыми.

Через некоторое время тонким слоем никеля научились покрывать изделия из железа, меди, бронзы, тоже для красоты, но главное — для защиты от коррозии.

А когда возникла реактивная авиация, никель стал и вовсе незаменимым — из его сплава с кобальтом и молибденом изготовляют лопатки газовых турбин, сохраняющие работоспособность при таких высочайших напряжениях и температурах, при которых деформируется и разрушается самая прочная сталь.

В молодости, когда я около года проработал на авиационном заводе, я занимался тем, что испытывал такие лопатки «на текучесть». Брал лопатку, помещал ее в растягивающее устройство, находившееся в электрической печи, и включал ток. Если в течение двух суток лопатка не изменяла своих размеров, которые контролировались стерженьками из тугоплавкого кварца, то она считалась пригодной для работы в турбине.