Приключения сомнамбулы. Том 1

Когда пришёл на службу, Фулуев утешил. – Лада Ефремовна телефон оборвала – Филозова оставили на рабочем месте по внезапному приказу из Смольного, его билет переоформляли на Соснина.

принудительный вояж дилетанта

Пахло весной, курилась зелёными дымками Мтацминда, хотя фуникулёр не работал ещё, посвистывал над проспектом Руставели холодный ветер. Но вдоль тротуаров выставляли столы с лаковыми босоножками на пробковых платформах, кипами ядовито-бирюзового трикотажа; толстый усач прикладывал к нижней части туловища сиреневые кальсоны.

Занесло в межсезонье, никого! – Гия в Москве хлопотал о выставке, другие телефоны не отвечали; Соснин рассеянно пил пенную тархунную воду в магазине Лагидзе – куда бы пойти?

Рыночный люд роился, галдел у хинкальной.

В торговых рядах редкие зеваки ритуально приценивались к вязанкам лука, горького перца, молочным поросятам, печально смотревшим мёртвыми глазками из-под белёсых редких ресниц.

– Мёд такой яркий? – задержался у батареи стеклянных, с оранжевым содержимым, банок.

– Нет, генацвали, масло из облепихи, лучше мёда, полезнее.

Головки банок укутывали присобранные листочки в клеточку из школьной тетрадки, стянутые резинками; Соснину дали вдобавок, чтобы довёз в сохранности, пластмассовую крышечку.

Вдохновлённый покупкой, зашагал на гул Куры, к «Иверии».

Слава богу, кончалась дурацкая командировка. Без Филозова хоть не было суматохи, кавалькад чёрных «Волг», шашлыков в предгорьях с поэтичными возлияниями и финальной лезгинкой, столь горячо Филозовым исполнявшейся, что искренне вылуплялись аборигены. Позавчера в Ташкенте, по-летнему жарком, вообще их не ждали, кто-то что-то перепутал, не подготовил встречу, да и быстро стало понятно, что учиться там нечему. Блюминг с Фаддеевским презрительно внимали неквалифицированному докладу узбекского коллеги про пояса жёсткости. Потом был обязательный плов в пригородном кишлаке. В грязном арыке помыли руки…повсюду пыль, едкая, жёлтая. На пыльных тропинках далёких планет… – гремел до ночи гостиничный ресторан. А Лапышков поступил умнее! По прибытии он, не медля, вооружился бутылкой «Плиски» и – к дружку по давней армейской службе, так загулял, что еле поспел к отлёту в Тбилиси. Когда сонного Соснина растолкали в воздухе – развозили лимонад – внизу, в перламутровой рвани подсвеченных луной облаков темно блеснул Кора-Богаз, такой знакомый, свой…

Зато в Тбилиси худой, нервно куривший сигарету за сигаретой профессор Адренасян успешно заменил целый симпозиум, обещанный Филозовым.

В джезвах непрерывно варили кофе…

Иконостас почётных грамот, чуть в сторонке – любовно окантованный, с узкой алой ленточкой, диплом калифорнийской академии сейсмики. Соснин засмотрелся на большое фото языческого храма в Гарни: вспоминал романтическую руину, превратившуюся в итоге воссоздания в схематичный макет.

– Мой отец посвятил этой реконструкции жизнь, – гордо сказал Адренасян, проследивший за взглядом Соснина, – иначе бы по камушку растащили.

Эффект высохшей акварели? Неотвратимая омертвелость? – думал Соснин.

Между тем Адренасян приступил к объяснениям.

Почему-то прощупывая Соснина тёмными, набухшими неизбывной тоской глазами тбилисского армянина, он засомневался в том, что опыт закавказского антисейсмического НИИ будет для ленинградских гостей полезен, – сжимал холёными тонкими пальцами коротенькую пластмассовую указку, говорил с тягуче-мягким акцентом, – мы конструкции на внешний толчок обсчитываем, а вам надо искать причины аномальных внутренних напряжений. Блюминг кивал, довольный. И пока Адренасян подробно показывал на моделях усилительные связи, хитроумнейшие узлы и ажурные арматурные сцепки, Блюминг с Фаддеевским сочувственно слушали, хотя от застылой саркастической гримасы Фаддеевского Рубену Гурамовичу было явно не по себе.

Странная делегация…Соснин сразу предупредил, что дилетант, что очутился здесь по недоразумению; как его сюда занесло, и – зачем, зачем, что на уме у Влади? Но сразу же успокаивался – хоть облепиховое масло купил.

А Адренасян, похоже, не понимал, чего ждали от него приезжие.

На стенде заметили кубик из ноздреватого материала, вроде пемзы, ракушечника.

– Это местный материал? – осведомился Блюминг.

– Местный, местный! – отозвался, усмехаясь, Адренасян, – это бетон.

– К-к-как бетон? – заморгал Фаддеевский.

– Да так, не верите? – мы вырезали этот кубик из несущей стены обычного девятиэтажного дома. Но чтобы голословно не убеждать, поедем, посмотрите; и поднял на Соснина грустные глаза.

Адренасян на стареньком служебном микроавтобусе повёз на стройку.

Туда и перебравший лишнего Лапышков на такси подкатил, сутки чачей наливался у сокурсника по техникуму в селе под Мцхетой; пошатывался, кряхтел, хватаясь за сердце, но на складе панелей храбро потянул за арматурный выпуск и, торжествуя, – а нас ещё за плохое качество жучат! – вытащил стержень с анкеровочными усами.

Блюминг с Фаддеевским потеряли дар речи.

Адренасян, не сводивший с Соснина глаз, вздыхал. – Здесь только песок и щебень, нет сцепления.

– А цемент? – удивился Соснин.