Приключения сознания Гесвода

«... разве со мной было? Я - Котовасин, Агапон Кузьмич, я не воевал, я не жил в замке в 1867 году в Германии. Мой отец - не барон фон...»

А по истечении сорокового дня приходит душа в последний раз проститься со своей плотью и с теми, кто помнит её живым человеком. А после - отправляется она в Зеркальный Зал. По стенам его множество зеркал развешаны, а в них - Судьбы все её. И смотрит душа в зеркала, и видит все Судьбы свои прошлые, вспоминает все пути, что пройдены уже. И решает, всё ли оставлено там, где надо было оставить, не пройти ли ещё раз по пути тореному, не несёт ли она груза лишнего. Смотрит и примечает. А когда придет сюда снова, будут явлены ей в зеркалах Судьбы новые, пути не пройденные. И выберет душа себе путь следующий.

«... разгорается. Уже обжигает ноги, и одежда начинает гореть! Проклятые дураки! Я же ведь добра хотел! Для вас, люди!

- Колдун!

- Сатанинское отродье!

- Я добра вам хотел! Будьте вы прокляты!»

« - ...негоже, сын мой. Недостоин человек ведать промысел божий, а смириться должен и покорно нести крест свой.

- Но ведь создан человек по образу и подобию божьему, и неужели не достоин?

- Гордыня, сын мой - грех первейший, а страх божий - высшая добродетель. Читай Писание, в нём всё сказано. А чего нет там - негоже знать человеку.

- Нет мне покоя, святой отец. Ведь благое дело, если земля будет родить лучше! И не алхимия бесовская это, а познание мира божьего!

- Ох, на костре кончишь, сын мой...»

«...хорошие дыни были, мёд а не дыни! Только вот верблюд этот из головы не идёт. В пустыне его встретил. Я в руке кувшин с водой нёс, а он пить хотел, так смотрел на этот кувшин! И сейчас его глаза вижу. А я побоялся его из рук напоить, вдруг укусит. Поставил кувшин на песок, а сам отошёл. Он попытался из кувшина напиться, но не смог и перевернул. Разозлился я, подбежал, кувшин схватил, там меньше половины воды осталось. А мне ещё весь день по жаре идти. И замахнулся я на верблюда! А он отскочил на шаг, остановился и смотрит на меня, не уходит. Такие глаза у него, грустные. Я взял свой кувшин и пошёл дальше. А через час на колодец набрёл...»

«...взяли их на абордаж. Эх, славная была бойня! Всю палубу кровью залили! И живьём взяли двенадцать человек. Отлежатся пусть, оклемаются и тогда... каждый день по одному убивать буду! Это на сколько же мне хватит? На... почти на две недели! Люблю убивать. Пытать, мучить - это не по мне. Ну, корчится человечек, ну, кричит, извивается, как червяк. Ну, десять человек замучишь, или двадцать - скучно. А убивать мне никогда не надоест. Привяжешь пленного к мачте и медленно с ножичком к нему так подходишь. А он боится уже, но до конца ещё не верит, что конец ему скоро. Все они не верят в свою смерть. А в глазах все равно - страх. Смотришь ему в глаза близко-близко, а там страх. И упование. Мольба. Не на господа человек уповает в этот миг, а на меня. Я для него господь бог. Могу жизни лишить по своей воле, а могу передумать. Это он так думает. Попугаю, и отпущу. И умом-то понимает, что убью, а в сердце - надеется. И прямо в глаза ему смотришь. Некоторые закрывают глаза, но прикажешь открыть - подчиняются. Все подчиняются. Из страха. А те, кто не подчинился бы, те не закрывают глаза. Таких убивать - одно удовольствие. Думает, не боится, а я его всё равно убью. Я - его жизни хозяин. Буду в глаза смотреть, ласково так, и ножом по горлу - раз, и готово! И в глаза смотреть, в глаза! За уши держу, не даю взгляд отвести. И ещё есть в глазах жизнь, а вдруг - нет! А глаза открытые, но другие - мёртвые глаза! Что они видят? Из-за этого мига и люблю я убивать, грешен. Только в ад я не верю. Брешут церковники. В господа верю, а в ад - нет! Зачем господу ад? Ведь он сам нас такими создал, одних - праведными, а других - грешными. И кто в грехе живет, тот так же волю божью исполняет, как и праведник. На то воля божья была, чтоб я людей резал, ведь все по воле его. И зачем ему нас испытывать, ведь наперёд знает, кого каким создал. Если бы любил господь праведников одних, так и создал бы только праведников. Господь всех любит одинаково...»

«...в ведьмовстве легко. Привяжешь её к станку на четвереньки поставленную и раздетую в холодном подвале, а известное место сучьей течкой смажешь. А вечером, как промерзнет, пса к ней запустишь. Пес дело своё делает и телом своим согревает. Чтоб приятность у неё выработалась, привычка. А потом и покормить можно. Обоих из одной миски. И так месяц, не более. Потом отпускаешь. Готова уже ведьма. И одного из братьев посылаешь следить за ней тайно. Как заведёт себе пса, так только момента подходящего дождался, взял двух свидетелей, и с поличным! Приговор готов. Имела сношение с дьяволом в образе пса! Ведьму на костёр, а имущество её - Святой Инквизиции...»

«...выходить на арену. Мне нет равных! Я самый сильный и искусный боец! «Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!», - так говорят все. А я говорю: «Несущий смерть!». И Цезарь благосклонно улыбается мне! Сам богоравный Цезарь! Скольких я убил уже, и скольких ещё убью...»