Один раз в Ботаническом саду я сделал почти безнадежную попытку проследить за конкретной особью рабочего мелкого размера, входящим в рейд муравьев-мародеров. Я выбрал его, потому что у него не было кусочка одной антенны. Наводить на него бинокль было слишком трудно, поэтому я обвязал тряпкой из старой футболки лицо, чтобы мое дыхание не тревожило муравьев, и подобрался вплотную. Я примерно минуту следовал за «кургузым» сквозь притоки рабочих в рейдовом веере. Он с азартом бросился на миг к скоплению муравьев около личинки жука – я решил, что от возбуждения из-за феромонов тревоги, выпускаемых из ядовитых железок борющихся рабочих, – затем пошел дальше. Приблизившись к переднему краю рейда, он побродил и в конце концов влился в поток муравьев, где я его и потерял.
Нигде на его пути я не наблюдал, чтобы его направляли другие особи или чтобы он влиял на других рабочих. Как и кочевники, мародеры – вид без признанных лидеров. Если бы я смог передать кому-то из них «отведите меня к своему вожаку», то вряд ли меня проводили бы к самке, которая, как все муравьиные самки, откладывает яйца, но ничего не координирует. И никто из ее рабочих не подбивает, не соблазняет и не заставляет всю армию делать что-то определенное. В Книге притчей Соломоновых 6:6–8 сказано: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою»[64]
. Мы должны «пойти к муравью», и «посмотреть на его действия, и быть мудрыми», потому что он делает свое дело без «начальника, приставника и повелителя». Царь Соломон должен был изрядно понаблюдать за муравьями, чтобы прийти к такому заключению. По всей вероятности, он рос, наблюдая заЛет сто назад гарвардский эрудит и ученый Уильям Мортон Уилер назвал муравьев-кочевников «гуннами и татарами мира насекомых»[65]
. Но ни один мирмеколог еще не нашел среди них Чингисхана или Аттилу. В лучшем случае одна особь в рейде может быть в какой-то момент времени лучше информирована, чем прочие, и это дает ей краткое локальное влияние[66]. Так может случиться, когда рабочий на переднем крае посылает мобилизационные сигналы к добыче – но даже тогда он скорее будет действовать вместе с соседними собратьями. Ни один муравей на самом деле не может охватить сознанием весь рейд в целом, знать, куда он идет, или предвидеть, как все муравьи отреагируют, когда будет найдена пища или встретятся враги. Рейд возникает из серии простых действий каждого рабочего и его собратьев, во взаимодействии, которое, по сути, может быть описано как «самоорганизация».Людям постоянно приходится обходить проблемы своекорыстного интереса, которые иначе замедляют появление социальных институтов и инфраструктуры. Клановая преданность человека родичам и друзьям особенно проблематична в контексте современных военных действий. Решением стало разделение армий на отряды, достаточно малые, чтобы в них появились дружеские связи и их бойцы охотно вступались бы друг за друга[67]
. Рабочие муравьи, конечно, не опознают собратьев как личностей тем же способом, как я выбрал для наблюдения муравья с культей антенны[68], и они никогда не подвергают себя опасности, чтобы могли выжить их определенные соотечественники. То, что мы считаем у муравьев актами героизма и преданности, на самом деле скорее акт патриотизма. Поскольку значение имеет только сверхорганизм, рабочие муравьи инстинктивно трудятся и умирают во благо семьи, без признания заслуг или вознаграждения, только ради повышения вероятности дополнительного размножения самки – единственного незаменимого члена группы. Смертность, по-видимому, – основа строения громадных боеспособных муравьиных сообществ[69]. Трудно не думать о тех спартанских матерях, которые провожали сыновей в бой, говоря: «Вернись домой со щитом или на щите»[70]. Грубая сила – вот ключ к тактическому успеху массово фуражирующих муравьев-мародеров и кочевников.3
Разделение труда