Приключения техасского натуралиста

Беда ласточек-каменщиков была в том, что они не всегда могли доставить шарик к цели: часто липкая белая лепешка шмякалась с высоты четвертого этажа прямо на головы входящих и выходящих из здания. На помощь позвали пожарную команду с брандспойтом — в конце концов с городских улиц птиц вытеснили на холмы.

То же случилось и в 1920 году, когда главное здание педагогического колледжа «Сал-Росс» в Алпайне было возведено на склоне в нескольких милях от каньонов нагорья Дейвиса и колония ласточек начала строительство гнезд в высокой арке над главным входом. Президент колледжа, доктор P. Л. Маркус, зоолог и любитель птиц, был за то, чтобы сохранить колонию. Увы, вскоре даже ему пришлось согласиться, что шикарное местожительство ласточек приходится оплачивать слишком дорогой ценой.

Да, дикая птичка, доверившаяся гостеприимству человека, подкупающе трогательна; да, она бесподобно истребляет москитов; да, она делает в воздухе божественные пируэты, украшая вечернее небо. И все же у нее есть привычки, несовместимые с жизнью людей. А потому президенту Маркусу тоже пришлось прибегнуть к услугам пожарной команды, и не раз: она смывала гнезда каждый сезон, пока птицы наконец не сдались и не вернулись в свои гранитные скалы с их гротами и пещерами.

После двух неудавшихся попыток поселиться в Остине ласточки выждали треть столетия, прежде чем вновь объявились тут в большом количестве — на сей раз под новым мостом через Колорадо. Его просторные арки они сочли идеальным местом для строительства. В сезон под мостом гнездилось до шестисот пар.

Когда они еще только заселяли эти места, я наблюдал, как берег у края воды так и кишел этими коричнево-желтыми птичками, добывающими материал для строительства своих гнезд. Они отчаянно били крыльями высоко над спинками, чтобы не испачкать перья на грудке. Стоя вечером на мосту, я не раз видел, как они ловят насекомых в воздухе — порой даже можно было слышать, как щелкают их клювы.

Ласточки — не певчие птицы, но их щебетание всегда приятно. Голос ласточки кажется мне одним из самых веселых звуков в природе. Честно говоря, даже с надоедливым воркованием неуклюжих голубей на моем дворе я мирюсь только потому, что его низкий тон ранним утром приятно сливается с высокими и радостными звуками, доносящимися из ближайшего ласточкина гнезда.

Но и в самом полете ласточки есть какая-то особая безмолвная музыка. Конечно, стриж — непревзойденный мастер долгого полета, да еще на огромной скорости. Но в его полете всегда чувствуется напряжение; полет стрижа — это многотрудное дело. Напротив, полет ласточки — олицетворение беззаботного удовольствия. Она одинаково легко и грациозно взмывает в неподвижный воздух или несется во главе надвигающегося урагана. Она может вертеться, кидаться в сторону, падать вниз и играть с воздушными потоками с тем мастерством, с каким нежная форель лавирует в бурлящем горном потоке. Если, по оценкам анатомов, гусь обладает двенадцатью тысячами мускулов, единственной функцией которых является управлять движением перьев, то сколько же подобных мускулов должна иметь ласточка?!

Вечером она задерживается в воздухе даже после захода солнца, будто ей жаль менять быстро гаснущий дневной свет на тьму крошечной пещерки. Именно в этом сумеречном полете, в прощанье с днем ласточка демонстрирует всю свою виртуозность: поднимается с восходящими потоками воздуха на все большую и большую высоту, затем падает вниз — и выходит из этого падения, сложив крылья так, что за счет приобретенной скорости падения они поднимают ее вновь почти на ту же высоту. После короткого отдыха в потоке воздуха она повторяет свои финты снова и снова, однако каждый раз с небольшими вариациями, рисуя в небе совершенные линии. Почти всегда в такой момент ласточек в воздухе несколько: они объединяются в группы, вместе наслаждаясь небесным спортом, а дружеское соперничество лишь подстегивает каждую показать высший класс.

Наконец наступает ночь. Спектакль окончен, сцена пустеет. И сколько бы вы ни пытались воспроизвести в памяти хоть один из виденных вами пируэтов, вы неизбежно запутаетесь в его сложном узоре. Один музыкант, тоже любитель птиц, говорил мне, что в его памяти полет ласточек в сумеречном небе — нечто, что он скорее слышит, чем видит, более музыка, нежели графика.

Меньшая мексиканская скалистая ласточка в течение нескольких сезонов честно развлекала счастливых ротозеев, которых всегда полно на городском мосту тихим весенним вечером.

Но гнезда в форме бутылки — идеальная цель для сорванцов. Хрупкие домики при попадании разлетаются на радость мальчишкам, как глиняные голуби. Постоянный обстрел и подъем воды в реке, смывающей низко расположенные гнезда, привели к тому, что птицы оставили это место и вернулись на природу.