Приключения Тома Сойера

— Да, так я и говорю, — продолжала тетя Полли, — он не был дурным, что называется, мальчиком — просто шалуном. Ветреным, безалаберным, понимаете? Чувства ответственности у него было не больше, чем у жеребенка. Но зла он никому не желал, сердце у мальчика было золотое, я такого и не встречала никогда…

И она заплакала.

— Вот и мой Джо был таким же — вечные проказы, одно озорство на уме, но такой добрый, никакой в нем корысти не было, — а я-то, господи прости, высекла его за то, что он сливки выпил, и ведь думать забыла, что сама же их и вылила, потому как они прокисли, а теперь уж никогда его на этом свете не увижу, никогда, никогда, никогда, бедного, понапрасну обиженного мной мальчика.

И миссис Харпер зарыдала так, точно у нее сердце разрывалось.

— Надеюсь, Тому хорошо, там где он сейчас, — сказал Сид, — да только, если бы он здесь вел себя немного лучше…

— Сид! — Том, хоть и не мог видеть глаз старушки, понял, что они гневно вспыхнули. — Чтобы я больше ни слова плохого о моем Томе не слышала — теперь, когда он ушел! О нем Бог позаботится, так что вы, сэр, не извольте трудиться! Ах, миссис Харпер, уж и не знаю, как я это переживу! Просто не знаю! Он был для меня таким утешением, хоть и истерзал мое старое сердце, то есть, почти.

— Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! Но как это тяжко, как тяжко! Всего лишь в прошлую субботу мой Джо у меня прямо под носом хлопушку взорвал, а я его стукнула, да так, что он на пол полетел. Знала бы я тогда, как скоро… Ах, я бы прижала его к груди да спасибо сказала.

— Да, да, да, я понимаю ваши чувства, миссис Харпер, ах, как я их понимаю. Да вот еще вчера мой Том накачал кота «Болеутолителем», я думала бедная тварь весь дом разнесет. И да простит меня Бог, я стукнула Тома наперстком по голове, моего бедного, усопшего мальчика. Но теперь все его горести позади. И ведь последним, что он от меня услышал, были упреки…

Это воспоминание оказалось для старушки слишком тяжелым, и она разрыдалась. Том и сам уже шмыгал носом — более из жалости к себе, чем к кому-либо другому. Он слышал плач Мэри, также время от времени вставлявшей в разговор доброе слово о нем. Самого же себя он ценил теперь даже выше, чем прежде. И все-таки, горе старушки растрогало Тома настолько, что его так и подмывало выскочить из-под кровати и ошеломить, осчастливить тетушку — театральное великолепие такого поступка с великой силой влекло к себе сердце мальчика, однако он справился с искушением и остался лежать под кроватью.

Он продолжал слушать разговор, и понемногу у него составилась из обрывочных слов собеседниц следующая картина: поначалу все думали, что мальчики утонули, купаясь; затем кто-то хватился маленького плота; затем кое-кто из школьников припомнил слова пропавших о том, что вскоре городку предстоит «кое-что узнать»; самые умные его головы, «обмозговав» все это, решили, что мальчики-то плот и угнали и находятся сейчас в следующем по течению городе; однако около полудня был обнаружен плот, прибитый течением к миссурийскому берегу милях в пяти-шести ниже городка — и надежды стали угасать: похитители его наверняка утонули, иначе голод пригнал бы их домой еще до наступления ночи, а то и раньше. Поиски их тел все полагали делом бессмысленным, поскольку утонули они наверняка на самой быстрине, будь это иначе, хорошо умевшие плавать мальчики наверняка добрались бы до берега. Сейчас была ночь со среды на четверг. Если до воскресенья тела так и останутся не найденными, от всех надежд придется отказаться и провести утром этого дня заупокойную службу. Тома пробила дрожь.

Наконец, продолжавшая рыдать миссис Харпер пожелала всем спокойной ночи и встала, чтобы уйти. Две осиротевшие женщины бросились, движимые единым порывом, в объятия друг дружки, вдосталь наплакались, а там и расстались. Тетя Поли с гораздо большей, чем обычная ее, ласковостью попрощалась на ночь с Сидом и Мэри. Сид тихо всхлипывал, Мэри плакала навзрыд.

Оставшись одна, тетя Полли опустилась на колени и помолилась за Тома — так трогательно, с такой мольбой, с такой звучавшей в ее словах и в дрожавшем старческом голосе безмерной любовью, что мальчик облился слезами задолго до окончания молитвы.

После того, как тетя легла, ему пришлось еще долгое время провести под кроватью, поскольку старушка время от времени жалостно вскрикивала, беспокойно подергивалась и переворачивалась с боку на бок. Но в конце концов, она утихла и лишь постанывала во сне. Только тогда Том выскользнул из-под кровати, медленно поднялся на ноги и, заслонив ладонью свечу, постоял немного, вглядываясь в тетю. Сердце его переполняла жалость к ней. Он достал из кармана свиток коры и положил его рядом со свечой. Однако тут его осенила новая мысль, которую стоило обдумать. И вот лицо Тома осветилось — решение было найдено, и очень удачное; он торопливо схватил кору и вернул ее в карман. Затем склонился к тете, поцеловал ее в поблекшие губы и быстро покинул флигель, закрыв за собой дверь на щеколду.