Приключения Тома Сойера

В этот вечер Тома и Сида отправили спать в половине десятого, как, впрочем, отправляли и всегда. Они прочитали молитвы, и Сид немедля заснул. Том же, охваченный тревожным нетерпением, лежал без сна и ждал. Когда ему стало казаться, что того и гляди наступит рассвет, он услышал, как часы отбивают десять. Кошмар! Он мог бы, конечно, вертеться с боку на бок, хоть как-то успокаивая этим расходившиеся нервы, да боялся разбудить Сида. И потому лежал неподвижно, глядя в темноту. В доме стояла гнетущая тишина. Но постепенно в ней начинали проступать едва уловимые звуки. Первым из них оказалось тиканье часов. Затем принялись загадочно потрескивать старые балки. Их примеру последовали ступеньки лестницы. Это, надо полагать, привидения вырвались на волю. Из спальни тети Полли доносилось мерное, приглушенное похрапывание. Потом назойливо застрекотал сверчок, а в каком таком месте, этого никакое человеческое хитроумие определить не смогло бы. Скоро ему стало вторить жутковатое тиканье засевшего в стене у изголовья кровати жучка-точильщика, и Тома проняла дрожь, ибо этот звук означал, что чьи-то дни уже сочтены. А тут еще безмолвие ночи нарушил далекий собачий вой, которому ответил другой, даже более далекий. Том страдал. В конце концов, он сказал себе, что время прекратило течение свое и наступила жизнь вечная; и стал вопреки собственной воле задремывать, – часы пробили одиннадцать, но он их не услышал. Тогда-то и начался, мешаясь с еще не обретшими ясных очертаний сонными видениями Тома, печальнейший на свете кошачий концерт. Тома пробудил звук поднимаемой соседом оконной рамы. А уж после крика: «Брысь, сатана!» и звона, с которым разбилась о заднюю стену тетушкина дровяного сарая пустая бутылка, сна у него не осталось ни в одном глазу, и всего лишь минуту спустя он, уже одетый, вылез в окно и пробежался на четвереньках по крыше «флигеля». Пару раз осторожно мякнув на ходу, он соскочил на крышу сарая, а с нее на землю. На земле его поджидал Гекльберри Финн с дохлой кошкой в руке. Мальчики торопливо скрылись во мраке и спустя полчаса уже шли, рассекая высокую траву кладбища.

Старинное, устроенное на обычный для западных штатов манер кладбище располагалось на холме, возвышавшемся в полутора с чем-то милях от городка. Кладбище окружал ветхий дощатый забор, кое-где клонившийся внутрь, в прочих местах – наружу, но нигде не стоявший прямо. Все оно сплошь заросло травой и бурьяном. Старые могилы все до единой просели, ни одного надгробного камня отыскать здесь было нельзя: над могильными холмиками торчали из земли округло опиленные сверху, изъеденные червями доски, кособочившиеся в поисках хоть какой-то опоры, однако оной не находившие. Когда-то на каждой из них значилось: «Священной памяти» Такого-то, ныне же большую часть этих надписей никто не смог бы прочесть и при свете дня.

В ветвях деревьев постанывал ветерок, и Том испуганно гадал, не души ли это покойников жалуются, что им не дают покоя. Разговаривали мальчики мало, да и то шепотом, ибо и время, и место с его торжественным безмолвием стесняли их сердца. Они отыскали нужный им еще высокий, свежий могильный холмик и залегли под росшими в нескольких футах от него тремя большими вязами.

Время, проведенное ими в молчаливом ожидании, показалось обоим долгим. Мертвую тишь нарушало только далекое уханье совы. Мысли Тома обретали все большую мрачность. Молчать и дальше ему стало невмогогту, и потому он шепотом спросил:

– Как считаешь, Гекки, нравится покойникам, что мы с тобой здесь торчим?

Гекльберри шепотом же ответил:

– Хотел бы я это знать. А жутковато тут, верно?

– Да уж.

Последовала долгая пауза – каждый из мальчиков молча обдумывал вопрос Тома. Затем Том прошептал:

– А скажи, Гекки, как по-твоему, слышит нас сейчас «Коняга» Уильямс?

– Понятное дело, слышит. По крайности, его душа.

Том, помолчав:

– Зря я не сказал «мистер Уильямс». Но я же не хотел его обидеть. Его все «Конягой» звали.

– О покойниках, Том, вообще чем меньше говоришь, тем оно и лучше.

Это справедливое замечание отбило у Тома охоту к продолжению беседы. Прошло еще какое-то время и вдруг Том схватил своего товарища за руку:

– Чшш!

– Что там, Том?

Сердца мальчиков заколотились, они приникли друг к другу.

– Чшш! Вот оно, опять! Слышал?

– Я…

– Вот! Теперь слышишь?

– Господи, Том, это они. И прямо сюда идут. Что делать-то будем?

– Не знаю. Думаешь, они нас заметят?

– Ох, Том, да они ж все в темноте видят, как кошки. И принесло же меня сюда!

– Да ладно, не бойся. Не тронут они нас. Мы ж ничего плохого не делаем. Будем лежать неподвижно, может, они нас и не заметят.

– Неподвижно, это я, конечно, попробую, Том, да только меня всего дрожь колотит.

– Слушай!

Мальчики, едва дыша, припали к земле. С дальнего конца кладбища доносились приглушенные голоса.

– Смотри! Видишь? – прошептал Том. – Что это?

– Адский огонь. Господи, жуть-то какая!

Во мраке обрисовались смутные фигуры, помахивавшие старинными жестяными фонарями, которые отбрасывали на землю несчетные блестки света. Трясущийся Гекльберри прошептал: