Они обнаружили множество такого, что их порадовало, но ничего, способного по-настоящему поразить. Выяснилось, что остров имеет примерно три мили в длину и четверть мили в ширину, что от ближайшего берега его отделяет протока шириной едва ли в две сотни ярдов. Каждый час они купались и потому в лагерь вернулись уже под вечер. Слишком проголодавшиеся, чтобы заниматься рыбалкой, они набили животы холодным окороком и разлеглись в тени, побеседовать. Однако разговор скоро начал выдыхаться, а там и замер вовсе. Пронизывавшая лес торжественная тишина, ощущение одиночества начали сказываться на настроении мальчиков. Они задумались. Некое неопределимое томление овладело их душами. В конце концов, оно приобрело неясные, но все же очертания, – то была понемногу набиравшая силу тоска по дому. Даже Финн, Кровавая Рука вдруг размечтался о ступеньках привычных крылечек и пустых бочках. Впрочем, каждый из них устыдился этой слабости, а отваги высказать свои мысли ни одному не хватило.
Вот уже немалое время мальчики смутно сознавали, что до них долетает издалека странный звук, – так каждый из нас слышит порой тиканье часов, но сознательно его не отмечает. Однако теперь загадочный звук стал более явственным и силой добился признания. Мальчики дрогнули, переглянулись и навострили уши. Последовало долгое молчание, совершенное, ничем не нарушаемое, а затем издали приплыло по воздуху низкое, мрачное «бумм».
– Что это? – вполголоса спросил Джо.
– Хотел бы я знать, – шепотом ответил Том.
– Это не гром, – испуганно сообщил Гекльберри, – потому как гром, он…
– Тихо! – потребовал Том. – Не говори – слушай.
Они прождали сто, как им показалось, лет, и снова торжественную тишину нарушило приглушенное буханье.
– Пошли, посмотрим.
Вскочив на ноги, мальчики поспешили к смотревшему на городок берегу, а там, раздвинув приречные кусты, окинули взглядом простор воды. Примерно в миле ниже городка шел по течению пароходик, обычно перевозивший желающих с одного берега на другой. На широкой палубе его, похоже, толпились люди. Множество яликов сновало вокруг пароходика или просто сплывало за ним по течению, однако, чем были заняты сидевшие в них люди, мальчики разобрать не смогли. И вот с борта пароходика сорвалась огромная струя белого дыма, а пока она расплывалась и поднималась неторопливым облаком вверх, до слушателей снова долетел все тот же глухой удар.
– Понял! – воскликнул Том. – Там кто-то утонул!
– Точно! – согласился Гек. – Прошлым летом, когда Билл Тернер утоп, то же самое было. Палили из пушки над водой, пока тело не всплыло. Да, а еще они кладут в булки ртуть и отпускают их по воде и, если где утопленник лежит, так булка подплывает прямо к нему и останавливается.
– Да, я слышал об этом, – сказал Джо, – только понять никогда не мог, почему булка так делает.
– Не в булке дело, – ответил Том. – Я так понимаю, тут главное то, что они
– Так они ничего и не говорят, – сказал Гек. – Я своими глазами видел.
– А вот это странно, – сказал Том. – Хотя, может, они про себя что-нибудь бормочут. Ну
Мальчики сошлись на том, что доводы Тома основательны, потому что ждать от бестолковой, не получившей заклинательных наставлений, булки сколько-нибудь разумного поведения при выполнении ею столь серьезной задачи, никак не приходится.
– Черт, хотел бы я быть там сейчас, – сказал Джо.
– Да и я тоже, – согласился Гек. – Я бы много чего отдал, лишь бы узнать, кто же у них утоп.
Они сидели, вслушиваясь и наблюдая. И наконец, в голове Тома блеснула все озарившая мысль, и он воскликнул:
– Так я же знаю, кто утоп – мы!
И они мгновенно почувствовали себя героями. То был великий триумф – по ним скучали, их оплакивали, из-за них разбивались сердца и проливались слезы, из памяти людей выползали наружу язвящие душу воспоминания о том, как нехорошо они обходились с бедными, погибшими детьми, воспоминания эти сменялись угрызениями совести; и что самое замечательное, они, усопшие, обратились в предмет разговоров всего городка и зависти всех его мальчишек – по крайней мере, зависти к их ослепительной славе. Как здорово! Все-таки, они правильно поступили, подавшись в пираты.