Приключения троих русских и троих англичан. Плавающий город. Священник в 1839 году: [романы]

В церкви становилось тесновато. А все из-за пронесшегося слуха: из святых мест возвращается некий проповедник. Обещали, что он расскажет о необыкновенных чудесах Святой земли[413]. Что может быть занимательнее таких рассказов? Что может быть интереснее для обывателей, не понаслышке знающих о скуке?

Однако долгожданного гостя в городе никто в глаза не видел. О нем только слышали. Поговаривали, будто он святой. А это куда как любопытно! Редко сто упустит возможность побывать на таком спектакле (заметим — на бесплатном спектакле).

Счастливцы, пришедшие первыми и успевшие получить лучшие места, теперь томились в ожидании и старались занять друг друга разговорами.

— Как это, должно быть, чудесно — совершить паломничество[414] в Палестину[415], ко Гробу Господню, — говорил Мишель Рандо своему приятелю Гюставу Десперье.

— Это точно! Всегда мечтал о таком путешествии. Но, думаю, вряд ли доживу до счастливого дня.

— Ну, хоть послушаем. Согласись, проповедник, решивший сделать у нас непредвиденную остановку, заслуживает всяческой похвалы. Мне, например, страсть как хочется поскорее взглянуть на него. Только что-то он не спешит удовлетворить наше любопытство. Судя по всему, придется порядком помучиться в духоте.

— Верно! Хлопотали, суетились, пришли заранее. Места-то у нас, конечно, хорошие, но из толпы уж теперь не выбраться. Тесно и душно… А ты случайно не знаешь, почему проповедь решили устроить именно в этом храме?

— Не имею ни малейшего понятия. — Мишель Рандо пожал плечами. — Жюль Деге, как обычно, опаздывает, а держать для него место все труднее. Смотри, как напирают!

— Насколько я успел заметить, Жюль не слишком ревностно посещает церковь. Вероятно, ему просто-напросто невдомек, что здесь обычно бывает. Деге ведет развеселую жизнь… Ох, сколько народу! Того и гляди, на голову сядут.

— О! Вижу Жюля. Пробивается к нам. Клянусь Богом, он не очень-то любезен, работает локтями направо и налево.

— Он нас заметил. Чудной он, этот Деге! Ему как будто все нипочем. Что бы ни случилось, только посмеивается.

Наконец, растолкав окружающих, разгоряченный Жюль Деге добрался до места.

— Чертова лавочка! — вскричал он, к великому негодованию обступивших его со всех сторон прихожан. — Лучше бы меня повесили на колокольне! Если б только знать, что придется протискиваться с боем!.. Ни в жизнь бы не пришел. Ну, долго еще ждать вашего хваленого проповедника?

— Трудно сказать.

— Благодарю вас, друзья мои. Вы проявили чудеса героизма, сохранив для меня место. Наконец-то я немного отдышусь. Теперь можно и оглядеться. Да… Зловещее сооружение. Говорят, по ночам здесь прогуливается сам Дьявол. Впрочем, молиться, по-моему, стоит лишь ему одному!

— Тебе ничего не известно о том, почему проповедник избрал именно эту церковь?

— Ничего. Да какая, собственно, разница? Меня, правда, больше интересует Дьявол. Рассказывают, что по ночам тут раздаются странные шорохи. В церкви явно кто-то бывает.

— Я никого не видел и ничего подобного не слышал, — отозвался Гюстав.

— А я убежден, что на церкви лежит проклятие.

Пока приятели спорили, у входа происходила следующая сцена.

На паперти[416], держа в костлявой, иссохшей руке медную чашку, сидела нищенка, больная и немощная старушонка. Она всегда сидела возле храма Святого Николая, хотя церковь давно пустовала и, редко кто бросал монету в копилку. Если с ней кто-нибудь заговаривал, старуха никогда не отвечала, склонив голову на грудь и прикрыв лицо черным платком. Казалось, что нищенка никого не видит и ничего не слышит вокруг. Ни местный кюре[417], ни церковный сторож, никто из прихожан[418] не знал, когда и откуда появилась здесь эта жалкая оборванка, где ее дом и на что она живет. Едва сгущались сумерки, нищенка исчезала, а ранним утром так же незаметно появлялась вновь. И хотя времена ведьм и колдунов давно миновали, таинственная жизнь старухи будоражила воображение почтенных горожан, порождая немыслимые слухи. Ее считали если уж не колдуньей, то, во всяком случае, городской сумасшедшей.

День, с которого начиналось наше повествование, должен был принести ей неплохую поживу. Сегодня нельзя пожаловаться, что некому услышать мольбу о помощи. Правда, люди торопились поскорее занять места, поэтому многие не замечали попрошайки на паперти. Но все же, когда мимо проходит столько народу, кто-нибудь, да и подаст. Старой Сарабе (так прозвали ее местные жители) должно повезти.

Однако, как ни странно, убогая, похоже, на сей раз, вовсе не заботилась о милостыне. Впервые рука ее не тянулась за подаянием, впервые медная кружка не подставляла прохожим своего пустого чрева. Лицо Сарабы по-прежнему скрывал черный платок, но голова не была опущена, ее глаза зорко всматривались в толпу, точно выискивая кого-то. Эти глаза метали молнии и делали их хозяйку похожей на одну из ведьм «Макбета»[419].

Когда б не желание непременно протиснуться в церковь и успеть на проповедь, прихожане обязательно обратили бы внимание на странное поведение нищенки.