Приключения Уэнсдей в России

К тому моменту, как Марк и Уэнсдей встали, следы инея уже исчезли с Карининых пальцев, и она радостно жарила сырники на старомодной электрической плитке. Крошка довольно облизывался под облезлым деревянным столом: ему уже досталась порция творога.

– Чего это тебя вдруг на кулинарию потянуло? – удивился Марк.

Карина пожала плечами. Она не хотела рассказывать Мраку, что от плитки и печки идет так нужное ей сейчас тепло.

– Какие у нас планы на сегодня? – перевела она тему.

– Предлагаю съездить в центр, там сейчас гулянья, сегодня к тому же старый Новый год.

– В каком смысле старый Новый год? – не понял Марк. – Это ж… Ну, какой-то литературный прикол, когда сочетается несочетаемое[1].

– В литературе, может, и прикол, а у нас все взаправду: повод еще раз отпраздновать. В тысяча девятьсот восемнадцатом году в России был введен григорианский календарь, по нему мы отмечаем Новый год в ночь с тридцать первого декабря на первое января, а день Нового года по прежнему, юлианскому, календарю, или, как иногда говорят, по старому стилю, приходится на четырнадцатое января. В итоге большинство людей веселятся и в декабре, и на Рождество седьмого января, и на старый Новый год. Мы вообще любим праздники.

– Ты чего-то сейчас очень умное выдал. Названия, даты. Специально, что ли, учил? – усмехнулась Уэнсдей.

Антон покраснел:

– Мне в школе поручили, объяснили, что я должен вам хоть немного про нашу культуру рассказывать, вводить вас, так сказать, в курс дела. А про календарь еще одна веселая байка есть: говорят, что Россия из-за разных календарей опоздала на Олимпиаду в тысяча девятьсот восьмом году – почти на две недели.

– Когда я на полчаса на урок опаздываю, миссис Берренс так орет… Надо ей эту историю рассказать, – проворчал под нос Марк.

– Так, подождите, мы отвлеклись от темы. – Карина дернула Антона за рукав рубашки: – А что-то интересное в центре будет? – Она пригубила чай и зажмурилась от тепла, медленно распространявшегося от нёба к горлу, к пищеводу, желудку и дальше.

– Ну… – Антон прикинул, что гости, особенно Уэнсдей, могли бы посчитать интересным. – Ледяные горки, блинчики с мертвыми детенышами рыб, много воплей…

– Продано! – Уэнсдей надела свое стильное черное пальто, как всегда, не застегивая. – Веди нас!

И она вышла за дверь.

– Да блин! – Карина положила на тарелку надкушенный сырник и встала из-за стола, вытирая липкие от варенья пальцы.

– Ага, с икрой, – повторил Антон, – я тебе сам куплю. Э не, приятель! – Он остановил подскочившего с места алабая. – Тебя мы на главную площадь не возьмем, там же толпа!

Крошка жалобно заскулил, и хозяин присел с ним рядом, обхватил ладонями за уши, посмотрел в глаза:

– Нас никуда не пустят! – Огляделся, заметил оставленную Уэнсдей сумку, подвел к ней пса: – Охраняй, Крошка!

– Р-рав!

Пес кивнул и остался сидеть. Антон украдкой выдохнул и побежал догонять друзей, уже вышедших за ворота:

– Эй, стойте, нам в другую сторону!

На главной площади Нововоздвиженска громко играла музыка.

– Пролила немало я горьких слез… – услышала Уэнсдей и довольно кивнула.

Кажется, они в правильном месте.

– А-а-а-а-а-а-а-а! – раздалось откуда-то с противоположного края.

– Нам туда!

Пока Уэнсдей искала страдающих и плачущих, Карина, Марк и Антон глазели по сторонам. Антону всегда нравился Новый год, но во Мге никаких масштабных гуляний, конечно, не было. Корнелий Иванович выбирал случайным образом одну из елок в лесу, украшал ее мишурой и старыми, еще советскими игрушками. Школьникам предлагалось отыскать дерево самостоятельно. Кто первый нашел – тому «пятерка» по географии, или по физкультуре, или по русскому – в зависимости от настроения директора. Находил всегда Антон. Потому что, кроме него, никто больше не искал. Он часто подолгу оставался возле этой елки: рассматривал ободранные бока стеклянного снеговика, поредевшую бороду Хоттабыча, легонько дотрагивался до бирюзового бока индийского слона или шершавых блесток на розовой шишке. В этой тишине леса, рядом со знакомыми игрушками он чувствовал приближение праздника. Но такое, будто Новый год робко крадется на цыпочках, чуть слышно стучится и просачивается в едва приоткрытую дверь, стараясь не скрипеть половицами. А сюда, в Нововоздвиженск, он вошел полновластным хозяином: шумно и весело, с музыкой, танцами, иллюминацией. И Антон изо всех сил пытался впитать этот радостный свободный дух, смех, радость.

Карина и Марк впервые видели такую огромную елку: выше двадцати метров. Она стояла в центре гигантской площади.

– Сколько же на нее денег угрохали?! – восхищенно присвистнул Марк, разглядывая орнамент из развешанных ровными рядами шаров – каждый размером с его голову.

– И светится! – радостно выдохнула Карина, наблюдая за перемигивающимися лампочками гирлянд. – Интересно, а зачем им еще вон та пихта в углу площади с тысячами бумажечек на ней?

Проходящая мимо женщина, услышав вопрос, остановилась и объяснила:

– Можно выбрать бумажный флажок того цвета, который тебе понравится, написать на нем желание, на дерево повесить – и оно сбудется.