– Я и еды столько из-за него вожу. Мне самой сколько надо? А он, бывало, завтрак заканчивал как раз к обеду, а там уж и ужин поспевал. Я и привыкла. Обычно как с поезда сойду – выкидываю. А тут вы… Удобно.
– Чай, кто хочет горячего чаю?
Проводница шла по вагону с подносом, на котором стояло несколько стаканов и пара пачек печенья.
– Нам пять, пожалуйста, – протянул деньги Антон. – Вы такие только в поезде и увидите, – пояснил он друзьям, показывая на резные металлические подстаканники. Все трое одновременно вытащили мобильники, Антон с Егоровной переглянулись и тихо хмыкнули. – А постельное белье где?
Старуха показала наверх. Антон кивнул, а ребята нахмурились.
– И что с этим делать? – Уэнсдей смотрела на скрученные матрасы.
– Заправить себе кровать, – пожал плечами Антон.
– А как?
– Ну как ты себе всегда кровать заправляешь.
«Под спинку – Перинку. На перинку – Простынку. Под ушки – Подушки», – вспомнились ему из далекого детства строчки Маршака. Мама перед сном читала.
– Чего?! – Уэнсдей, Марк и Карина смотрели на него, как на психа, а Егоровна хихикала в ладошку.
– Ай! – махнул рукой Антон. – Сам сделаю.
– И мне, – попросила Карина.
– И мне.
– И мне.
Антон вздохнул и послушно заправил все кровати.
Глава № 3
Первые подозрения
Основной свет погас, остались гореть только тусклые лампочки, чтобы усталые путники не убились среди ночи по пути в туалет, споткнувшись, например, о собственные тапочки. Карине старуха уступила нижнюю полку, уложив фотографию своего мертвого деда на верхнюю боковую. И теперь Карина с Егоровной спали с максимальным комфортом, если о таковом вообще можно говорить в плацкарте поезда дальнего следования. Мальчики дрыхли на двух оставшихся верхних полках, периодически похрапывая. Крошка сопел под столом и изредка дергал лапой. Только Уэнсдей не спалось. Она лежала и смотрела в темноту сквозь стекло, и тьма складывалась в знакомые с детства узоры: черепа, кости, могильные плиты. Это умиротворяло. Так же, как мысль о чудесной пытке, которой здешние жители добровольно себя подвергали: ходить по вагону мимо десятков ног, вытянутых в проход. Иногда – едва не задевая их носом! Но что-то все равно постоянно сбивало Уэнсдей настройки. Так, бывает, гудит где-то в комнате комар, когда только выключишь мобильник и ляжешь, уютно закутавшись в одеяло. Тут же понимаешь: стоит закрыть глаза – и он нападет. Завтра ты будешь ходить с укусами на самых неожиданных местах: например, на своде стопы и под глазом. Один укус, чтобы ты стал всех на свете красивее, второй – чтобы весь день думал, как же почесать ногу в кроссовке. Вот сейчас Уэнсдей лежала и пыталась понять, что же ее тревожит, какое мимолетное воспоминание не дает покоя. Потрескивание лампочек и легкое покачивание поезда отвлекали. Уэнсдей покрутилась на полке. Нарисовала на стекле надгробие – и резко отдернула руку. Вот оно! Удалось уловить в мыслях нужный фрагмент. Когда Карина проходила мимо, она случайно задела Уэнсдей, и ту почти обожгло холодом от этого прикосновения, хотя обычно именно Аддамс говорили, что кожа у нее недостаточно теплая для человека. Можно было подумать, что Карина мыла руки ледяной водой или настолько замерзла, но она только шла умыться перед сном, а в поезде было тепло, даже жарко.
Уэнсдей резко села. Присмотрелась к Карине: та спала, трогательно подложив ладошки под щеку, поэтому Уэнсдей встала и на цыпочках подошла ближе. Уже хотела дотронуться до Карининого запястья, чтобы проверить температуру, но необходимость в этом отпала: Карина перевернулась с бока на спину, и Уэнсдей увидела, что ногти подруги покрыты инеем.
Уэнсдей бросилась к соседней полке, сжала руки на шее Егоровны и, когда старуха открыла глаза и удивленно посмотрела на нее, зашипела:
– Расколдуй ее немедленно!
Проснулся Крошка – оскалился и зарычал на Егоровну.
– Кого?..
Егоровна говорила не очень внятно из-за того, что Уэнсдей ее придушила, но страха от старухи не исходило.
– Это ты на Карину проклятие бросила? Или это какое-то родовое заклинание?
Старуха попыталась повернуться, чтобы взглянуть на Карину, но ничего у нее не вышло.
– Не знаю, о чем ты… – проскрипела она.
И Уэнсдей почувствовала: не врет. Разжала руки и обессиленно опустилась на пол:
– А что же тогда происходит?
Крошка подполз ближе и положил голову ей на колени.
Егоровна тяжело поднялась и, шаркая, подошла к соседней полке. Наклонилась над Кариной, подслеповато щурясь, оглядела ее руки, нагнулась еще ниже и принюхалась.
– Хм… Я так не умею… – вздохнула старуха. – Древняя магия.
– Где же Карина ее взяла и что теперь делать? С какой скоростью это колдовство будет развиваться? Что произойдет в конце?
Егоровна развела руками:
– Не знаю… – И потерла шею.
– Извини, – поморщилась Уэнсдей.
Просьба о прощении далась ей с трудом. Собственно, это был первый раз, когда она произносила нечто подобное. Но, если пытаешься за что-то убить человека, а он, вообще-то, ни при чем, стоит покаяться.
– Все в порядке, я не злюсь. Защищать подругу – это важно. Ты хорошая девочка.