Приключения в Ирии и на Земле (СИ)

— А я доктор Кириллов. Гога здесь не один. Его протеже — мой коллега. Вы не нарывайтесь сразу на конфликт. Присмотритесь сперва.

— Разберёмся.

* * *

Чуть позже, на построении, Семёныч представил меня и зачитал приказ, якобы за подписью самого Буйновича.

Не зря я посетил коллектив накануне: после моего явления народу в столовой никто в строю не захихикал и не выпал в осадок.

Должен сказать, что моё рождение было победой моего отца, полагаю, второй долгожданной победой, если считать первой победу в мае сорок пятого. На радостях он явился в мундире со всеми орденами и медалями в районный ЗАГС и, сияя золотом погон, улыбаясь моей маме и Заведующей ЗАГСом, одарил меня двойной фамилией.

Её полностью озвучил Семёныч: «…Начальником лагеря назначить Святослава Олеговича Ерилова-Рюриковича…»

У мамы братьев не было, так что я единственный Рюрикович. Дай бог, не последний.

Слушая Семёныча, подумал: «Скромность — мой злейший враг. Со школьных дней повелось именовать себя, скромного, лишь первой частью фамилии. Ну’с, время пришло — наигрался со своей скромностью».

* * *

Неплохо Семёныч устроился. В его офисе телевизор с видео, старый проигрыватель с пластинками и выводом на динамики, что на территории лагеря. Для поднятия настроения в коллективе Семёныч по утрам и вечерам врубает музыку. Чайковского любит, а потому все слушают его оперы или музыку к балету. Под звуки танца маленьких лебедей я спросил у администратора:

— Семёныч, расскажи-ка мне про Гогу. Не понял я, чей он брат?

— Гога — медбрат, с Темуром Рашидовичем работает, а доктор сей — из дагестанцев.

— Буйнович их принял?

— Буйнович персоналом не занимается. На него агенты работают.

— Странная парочка. Дагестанец и грузин.

Семёныч тяжко вздохнул и, вперив свой суровый взгляд в меня, сказал:

— Я Берлин не брал, но до Германии дошёл. Успокоили мы немцев. В моём родном городе они Дом офицеров и жилой район построили. А вы, товарищ капитан, с вашей Российской армией плохо воевали. Где ж это видано, чтоб победители строили дворцы побеждённым? Где ж ещё такое творится? Ходют твои кавказцы с пистолетами и в наших городах и посёлках людей гнобят. Они и до нас добрались. Я старый человек, недолго мне жить осталось. Сладить с ними не могу. Не позволяют нам, русским, оружием владеть. А эти суки, чуть что, стволом тыкают. За неделю более десятка человек посадили на наркоту. Бухгалтерша второй контейнер с продуктами повезла в Питер.

— Что за контейнер?

— Из тех, что Буйнович завёз.

— Что же вы Буйновичу не доложили?

— А что он может? Два раза я его видел. Пяток минут повертится — и сбегает. Дело он хорошее затеял. Большую выгоду, думаю, поимеет… Но эти гады, как приехали неделю назад, так и взяли нас под свою крышу. Возьмут они и Буйновича. Бухгалтерша Мамедовна у них главная.

— В каком они домике?

— У них свой дом на колёсах. На таких финны ездят. Мамедовна с мужем уехавши. Повезли контейнер трейлером. Трое остались. Два дагестанца, и Гога у них на побегушках.

— Где тот дом стоит?

— За зданием столовой, рядом с контейнерами.

* * *

Не буду излагать те мысли, что пришли мне в голову. Да и мыслей-то особо оригинальных не было. Лихорадка, одолевавшая меня накануне, уступила место привычным ощущениям, что возникали в Чечне. Задача поставлена — и её надо выполнить.

Открыл дверь большой машины и услышал: «Сам явился! Захади, начальник. Разговор будет». Немытый и небритый кавказец сидел за столом и занимался чисткой калаша. Рядом с разобранными деталями автомата чернела Берета. На лежаке, спиной к стенке, спал ещё один даг. Громкий возглас его разбудил, и он мигом восстал ото сна. Судя по более приличной внешности, то был сам доктор Темур Рашидович. Из дверного проёма, соединявшего два помещения, шагнул Гога и встал за спиной небритого. «Разговоры» вести с ними не имел намерения. ТТ взвёл заранее. Трижды выстрелил, но потребовались ещё два контрольных выстрела. Обшмонал их дом на колёсах. Собрал калаш и побросал в сумку всё оружие и деньги, что нашёл. У небритого вытащил ключи из кармана. Закрыл дверь на ключ и попрощался: «До вечера, братки! Устрою вам погребальный костёр».

* * *

В тот же день возместил Семёнычу сумму, отобранную у него кавказцами. Его аж пробило на слезу.