Приключения Вернера Хольта

— Очень, очень здорово! — проворковала она. Но и это почему-то не подействовало. Он думал: а ведь она и правда красива. Но ничего не дрогнуло в нем при этой мысли, как бывало раньше. Она сказала:

— Постарайся обменять отпускное свидетельство — другой адрес, другой билет. И позвони мне завтра же. — Он кивнул. Она поднялась. — А теперь брошу все как есть. Сегодня я намерена побывать в кино. Едем со мной! В Ваттеншейде неожиданно пустили «Нору» по Ибсену, в прошлом году я прозевала этот фильм.

Дороги сильно пострадали от бомбежек, пришлось целый час тащиться до Ваттеншейда. Сидя в тесном, затхлом кинозале, Хольт но мог отделаться от щемящего чувства. Идиотское легкомыслие — тащиться на вечерний сеанс! Погода идеальная, того и жди — налетят. Правда, в воздухе висела мгла, но это помеха разве что для истребителей, ну и, пожалуй, для зениток… А мы забрались к черту на рога, в совершенно незнакомую местность, далеко от дома Герти и от батареи… Безучастие сидел он на своем жестком откидном сиденье, положив на колени каску. То, что происходило на экране, его ничуть не занимало, и он вздохнул с облегчением, когда фильм кончился. «Пошли!» Однако ей хотелось непременно увидеть хронику. «Говорят, есть эпизоды, связанные с покушением». Он снова сел. Но не успели отзвучать фанфары вступления, как вместо хроники на экране появились слова: «Тревога! Просим немедленно очистить зал!»

— Вот тебе и твоя хроника, будь она проклята! — выругался взбешенный Хольт.

— Не волнуйся, возможно, это разведчики! — сказала она успокаивающе.

Все бросились к выходу.

Было десять вечера. На улице их обступила темная ночь. Только слабо отсвечивало мглистое небо. Хольт пытался ориентироваться в этом мраке. Улица, окаймленная сплошными развалинами и выгоревшими фасадами, вела на север, должно быть к Гельзенкирхену, — черт ногу сломит в этом лабиринте городов! Трамвай уже не ходил. Толпа мгновенно рассеялась. Улица словно вымерла. Они шли быстрым шагом и вскоре достигли уцелевшего от бомбежек городского квартала с тесными улочками. То нарастающий, то замирающий вой сирены, казалось, волнами взмывал к небу. Они шли все так же подубегом. Застучали зенитки, сначала вдали, потом совсем близко. В небе гудели моторы. Они пролетят мимо, уговаривал себя Хольт. Или это «следопыты»? Кровь застыла в жилах: стало светло как днем. Где-то невдалеке медленно опускались осветительные ракеты, высокие дома мешали их видеть, но небо было ярко освещено.

Фантастически одетый человек с гражданским противогазом на шее преградил им дорогу.

— Стойте… Очистить улицу! В бомбоубежище!

Фрау Цише испуганно что-то затараторила, но Хольт сказал:

— Да будь же благоразумна, ради бога!

Он потащил ее в ближайший подъезд.

— Вы останетесь наверху, — потребовал комендант, обращаясь к Хольту.

— Нет, нет! — крикнула фрау Цише. — Я больна и нуждаюсь в помощи! — Она увлекла Хольта вниз по нескончаемым крутым ступеням.

Длинный коридор был забит людьми. Хольт оглядел слабо освещенное помещение, сотни лиц — они казались меловыми пятнами и словно плавали в густых сумерках, — чемоданы, и рюкзаки, и ванны, наполненные водой. В ушах его звенел детский крик.

— Не загораживайте выход! — Кто-то втолкнул Хольта в бомбоубежище. Переступая через туго набитые сумки и вытянутые ноги, они прошли в глубь длинного прохода, где еще имелись свободные места. Здесь было, в сущности, неплохо, только далековато от выхода. Они сидели последними в длинном ряду людей у зацементированного проема в стене. Сводчатое перекрытие погреба было укреплено двумя дополнительными толстыми стойками, они, как колонны, обрамляли проем слева от Хольта.

Он охраняющим жестом обнял плечи фрау Цише. Она дрожала в своем летнем пальто. «Хочешь, возьми мою каску». Каска была ей велика, зато она прикрывала также затылок и плечи.

Хольт увидел против себя маленькую девочку лет четырех, Малютка свернулась калачиком, ее сморил глубокий сон. Рядом лежала груда чемоданов. На скамье сидела статная крепкая женщина в брезентовой штурмовке и синих лыжных штанах. Хольт порылся в кармане; найдя свой электрический фонарик, он успокоился и снова сунул его в карман. Чей-то глухой голос произнес:

— Всю жизнь готов сидеть на хлебе и воде, лишь бы кончились эти проклятые бомбежки!

Погреб был очень глубок. Но даже сюда проникал гул проплывавших мимо бомбардировщиков. На скамью рядом с фрау Цише опустился дряхлый, трясущийся старичок. Теперь они сидели втроем, притиснутые к стене. В противоположном углу спала девочка.