Приключения Вернера Хольта

Оба противника повернулись и медленно пошли друг на друга. Вольцов шел спокойно, расслабив мышцы, тогда как Феттер спотыкался и, размахивая ножом, в волнении повторял: «Начали… начали… начали!» Вдруг Вольцов далеко отбросил нож. Феттер вздрогнул и с испугу пырнул его кинжалом… Вольцов вовремя отпрянул и закатил Феттеру такую оплеуху, что бедный толстяк отлетел на несколько шагов и упал навзничь. По руке у Вольцова бежала кровь. Все это заняло не более секунды.

— Феттер лежит за кругом, — объявил Гомулка. — Бой окончен в пользу Вольцова.

Хольт осмотрел рану.

— Царапина. Пустяк.

Феттер сидел на траве и обливался слезами.

— Все надо мной смеются, — хныкал он. — Я же не виноват, что я толстый. Зато я не трус! — добавил он с азартом. — Мои собственные родители меня избивают, никто со мной не дружит. Нет, хватит с меня этой жизни, уйду куда глаза глядят!..

Хольт похлопал его по плечу.

— Перестань реветь! Если ты в самом деле хочешь уйти… — Он посмотрел на Вольцова. Тот ухмыльнулся и утвердительно мотнул головой. — Давай присоединяйся к нам. Мы как раз собираемся смотать удочки.

— Но смотри, если кому-нибудь проговоришься, я тебя как муху пристрелю! — пригрозил Вольцов. — Это относится и к тебе, — обратился он к Земцкому, двинув его между лопаток.

Феттер утер слезы.

— Вы это серьезно? — пробормотал он.

Вольцов роздал всем сигары. Солнце садилось за горную гряду. На юношей упала тень от скалы.

Хольт стал рассказывать о планах Вольцова и о пещере.

— Нам понадобятся твои ружья, Зепп, — добавил Вольцов. — Будем бить дичь. Там пропасть зайцев и диких коз. Гунны, как известно, тоже питались одним мясом.

Земцкий и Феттер слушали, раскрыв рот. Один Гомулка еще раздумывал.

— А вы понимаете, что нас исключат из школы?

— Никто нас не исключит, — решительно сказал Вольцов. — Мы исчезнем, только и всего! А когда подойдет срок призыва, явимся как миленькие. Держу пари, никому и в голову не придет исключать нас тогда из школы. Зенитным частям нужно пополнение.

— Ты прав, — согласился Гомулка.

— А в горах никто нас не найдет. Чтобы прочесать окрестные леса, полиции понадобилась бы не одна сотня людей…

— Ну так вот… вот что я тебе, скажу, Гильберт, — внезапно выкрикнул Феттер, придя в раж. — Если вы примете меня в игру, я присягну тебе на верность… На жизнь и на смерть! — Его припухшее от оплеухи лицо сияло.

— Каждый из нас поклянется, — сказал Хольт. Все встали в круг и подняли пальцы для присяги.

— Клянемся быть верными друзьями и товарищами и держаться друг друга, что бы с нами ни случилось, и теперь и на войне. Вольцов — наш командир, мы никогда не покинем его в беде!

— Кто нарушит эту клятву, тот последний негодяй! — прибавил Феттер.

Хольт молча смотрел на Вольцова, на его резко очерченный профиль с орлиным носом.

— Знаете, почему это место зовется Скалой Ворона? — спросил Гомулка, когда они собрались уходить. — Кто то заключил здесь союз с дьяволом, и дьявол явился ему в образе черного ворона.

Всей гурьбой они отправились в ночной поход.

6

На следующий день Хольт пробирался в свою пляжную кабинку, лавируя среди бесчисленных тел купальщиков, проводивших эти жаркие послеобеденные часы на берегу реки. Он смыл с себя пыль, приставшую во время долгого ночного путешествия, и стал разгуливать по плоту.

У вышки сидел Петер Визе с каким-то плечистым блондином. Хольт в изумлении остановился: Визе в обществе Хартмута Мейснера! Визе помахал ему, и Хольт подумал: надо же, такое совпадение! Он поклонился с приветливой миной и стал критически оглядывать Мейснера. До сих пор он видел его только мельком. Это был рослый, крепкий юноша с тренированным мускулистым телом, смуглым от загара. Угловатое лицо и холодные бесцветные глаза. Льняные, почти белые волосы. Визе представил их друг другу.

— Не трудись, — сказал Хольт. — Кто у нас не знает Хартмута Мейснера!

Мейснер медленно повернулся к нему лицом.

— Как это понимать? — спросил он.

Хольт улыбнулся. У него было приятное щекочущее чувство — точно ходишь над пропастью.

— Понимай как знаешь!

— А ты, видать, нахал, даром что еще цыпленок! — отмахнулся Мейснер, но Хольт не отставал.

— Ты, говорят, пользуешься успехом у женщин. А это создает популярность.

— И что же ты слышал? Что-нибудь определенное?

— В таких вещах разве можно за что-нибудь поручиться? — ответил Хольт вопросом на вопрос. Он выдержал взгляд Мейснера, прикидываясь дурачком, а между тем в груди у него все сильнее закипала ненависть. Погоди, ты у меня попляшешь! Хольт растянулся на нагретых солнцем досках. — Собственно, ты прав, — сказал он, — Когда тебя вот-вот отправят на фронт, хочется на прощанье ухватить то, что плохо лежит.

— Ты еще зелен для подобных рассуждений!

— Не такая уж между нами разница! Каких-нибудь два-три года! У всех у нас одна философия!

— Что же это за философия? — поинтересовался Мейснер.

— Живи и жить давай другим!

Мейснер, подремывавший на солнце, вдруг встрепенулся.

— От твоей философии попахивает либерализмом!

— Ничуть не бывало, — возразил Хольт. — Никто не знает, придется ли ему вернуться. Как же не ухватить па прощанье кусок пирога!