Приключения Вернера Хольта

С досады он налег на французские вина, которых у фрау Цише были, по-видимому, неисчерпаемые запасы. Он умышленно не приглашал ее танцевать и вертелся с подвыпившими хористками, проклиная в душе все и всех, и себя в первую очередь. Он чувствовал себя чужим среди этих людей, да и ее ощущал чужой и далекой. Было еще рано, когда он собрался уходить и небрежно, на ходу с ней попрощался. Она укоризненно шепнула:

— Не уходи. При первом же сигнале тревоги я отправлю их по домам.

— Мне пора на позицию, — сказал он с вызовом. Она высоко подняла брови. Сознание, что он ее огорчил, доставило Хольту удовольствие.

В темном коридоре он нечаянно спугнул парочку: какой-то усач в штатском тискал хористку. Хольт надел шинель.

— Уходите, камрад? — спросил его усач с добродушной общительностью подвыпившего человека.

— Никакой я вам не камрад! — отрезал Хольт. Но усач в штатском и не подумал обидеться.

— Сегодня смеемся, а завтра загнемся, — превесело затянул он. — Наш Великая Германия — ведь вы его знаете, гренадер, — пал смертью храбрых.

Хольт хлопнул дверью. Около Двух недель он не имел вестей от фрау Цише, а потом все же ей позвонил.

Морозы затянулись до последних чисел февраля. Не хватало топлива, курсанты мерзли и в бараках. Вольцов, украдкой забравшись в рабочий дачный поселок, сорвал там крышу и набил печку тесом и толем.

— Экие бандиты! — раскричался капитан, когда к нему пришли жаловаться. — Переводить на топливо сторожки, где ютятся погорельцы из разбомбленных домов! Конечно, Вольцов! Следующий раз, как у кого потечет крыша, я засажу вас в тюрьму! — Но никто не принял всерьез эту угрозу — между Кутшерой и Вольцовом давно установилось полное взаимопонимание.

В конце февраля снег стал бурно таять, и территория, где расположилась батарея, превратилась в непролазное болото. А потом наступила солнечная, по-весеннему теплая погода. Курсанты день и ночь проводили у орудия. Ночами налетали англичане, они вели неприцельное бомбометание, разрушая крупные города, а днем голубое небо бороздили сотни американских бомбардировщиков. Под прикрытием полчищ истребителей они нападали на промышленные объекты, железнодорожные и шоссейные узлы. В сорок третьем году преобладали ночные полеты, теперь соотношение изменилось.

Батарея раза четыре в день собиралась по тревоге. Объектом для нападения все чаще становился Рур. Расход боеприпасов значительно повысился, и молодежь, вместо школьной учебы, была занята подтаскиванием снарядов. Днем по всему пространству от голландской границы и далеко на восток шли воздушные бои. Ежедневно сыпались с неба подбитые самолеты — «мустанги», «фокке-вульфы» и «мессершмитты». И только бомбардировщики невозбранно следовали своим курсом.

Хольт лежал у себя на койке, у него сильно болела грудь, утром им опять что-то прививали — то ли тиф, то ли дифтерит. Вольцов читал, Феттер, Кирш и Земцкий играли в скат.

— Снова сбито семь самолетов, — щебетал Земцкий, — когда-нибудь на это должны обратить внимание! — Он слушал передачи подгруппы. В иные дни в их секторе удавалось сбить за сутки от десяти до двенадцати самолетов.

— Наша противовоздушная оборона из сотни самолетов противника сбивает примерно пять — в сущности ничтожная цифра, — заметил Гомулка трезво.

— У вашего Гомулки все счеты и расчеты, — подал голос Цише со своей койки. — Знаем мы эти еврейские штучки! Они бьют на то, чтобы подорвать нашу обороноспособность!

— Как бы мы не подорвали твою обороноспособность палкой, — пригрозил ему Феттер.

Сигнал тревоги снова выгнал их из помещения. Стоя у орудия и надвигая на лоб каску, Хольт думал: откуда у Зеппа эти цифры?

Вольцов рассказывал им о положении на фронтах:

— Вы не представляете, что творится на Востоке. Я тут кое-что раскумекал из наших военных обзоров — ведь в оперативных сводках ни черта не пишут! Между южным и центральным участками фронта русские вклинились на пространстве в триста километров. Мы потеряли Житомир, потеряли Кировоград и Кривой Рог.

Но тут вскинулся Цише, как всегда возмущенный трезвой обстоятельностью Вольцова:

— Ведь фюрер в своем выступлении от девятого ноября сказал: «Не беда, если под давлением необходимости мы иной раз вынуждены отойти на несколько сот километров…»

— Под давлением военной необходимости! — передразнил его Вольцов. — Скажи уж прямо: под давлением русских… Все тех же русских! Лучше помолчи, дубина! Понятно, для таких сопливцев, как ты, фюрер старается позолотить пилюлю. Настоящая военная правда — для людей с крепкими, нервами, вроде меня!

Он достал себе карты всех театров войны и подолгу, склоняясь над столом, изучал изменения на фронтах. Цише следил за ним с затаенным недоверием.

Старшим курсантам двадцать шестого года рождения, приехавшим из Гамбурга и соседних городов Рура, предстояло отбывать трудовую повинность. Уже в середине февраля унтер-офицер Энгель вместе с тремя старшими ефрейторами укатил куда-то на восток за свежим пополнением из школьников рождения 1928 года.