Приключения Вернера Хольта

Предопределение, думал Хольт. Он чувствовал какую-то расслабленность во всем теле. Усталость и изнеможение погасили л нем минутную возбужденность. Сознание заволокло туманной завесой, мысли беспорядочно путались, как во сне. Предопределение, судьба… Что Цише этим утром погиб, конечно, тоже рука провидения, иначе мне бы не поздоровилось — и Герти и мне… А ведь совсем неплохо, что есть такая штука, как провидение… Вера в провидение, вера в бога… Я верю в разум истории, где только я это слышал, это, должно быть, сказал доктор Геббелье в одной из своих речей… Я верю… да, но отец, отец! Он всегда недовольно морщился, когда говорили о вере, о провидении… Знаем мы эти штучки! Интеллигент не верит, потому что неспособен верить, это я где-то вычитал, кажется, у Ганса Йоста, а отец вообще типичный пораженец, самый настоящий брюзга и нытик! В школе нам задали выучить две странички Ганса Йоста: в области веры нет никакой проблематики, а только наитие свыше, да, никакой проблематики, а только наитие свыше, тогда я этого не понимал, а теперь понимаю: надо верить в фюрера, в провидение, в нашу конечную победу, в «Ме-163», в «Фау-1», в человек-торпеду, даже если русские продвинутся западнее Вильны, даже если они вторгнутся в наши границы… Грудь вздымается в предвосхищении решающего часа…

— Не спи! — это Вольцов толкнул его в бок. Ну конечно! Ведь говорит фюрер! Хольт, щурясь от света, огляделся по сторонам: все как зачарованные уставились на радиоприем-вин. Хриплый голос в громкоговорителе, надрываясь, кричал:

«…они готовились нанести нам удар кинжалом в спину как в 1918 году…»

Правильно, удар кинжалом в спину, в полудреме размышлял Хольт. В самом деле, что за гнусная подлость! Как подумаешь, что десяток сутенеров и дезертиров обезоружили весь фронт; но в хрестоматии говорится: «И все же вы победили… и пусть все рушится вокруг, я постою один за двух, а если жизнь моя нужна, мне смерть и гибель не страшна!..»

— «…ничтожная, жалкая клика оголтелых преступников, которую мы истребим с корнем…»

«Истребим с корнем» — были последние слова, которые Хольт еще слышал, прежде чем снова задремать. Но Вольцов сильным толчком под ребро опять привел его в чувство.

— Слушай, тебе говорят!

Сделав над собой усилие, Хольт очнулся и заставил себя прислушаться к голосу, звучавшему в радиоприемнике.

— «…а потому приказываю, чтобы с этой минуты ни одно лицо на гражданской службе не выполняло распоряжений, исходящих из инстанций, подвластных узурпаторам. Во-вторых, чтобы ни одно военное учреждение, ни один командир, ни один солдат не выполняли приказов, отданных узурпаторами».

Что такое узурпаторы? — размышлял Хольт. Это, вероятно, от латинского корня, ну ясно — usu rapere, это уж по части Визе, Петера Визе, вот кому живется, сидит себе дома и дрыхнет сколько влезет! «…либо арестовать, либо, при малейшем сопротивлении, убить на месте…» Убить на месте, истребить с корнем, думал Хольт; его пробирал озноб, ну, что ж, тем лучше, по крайней мере не заснешь… »с удовлетворением приветствовать этот факт… — слышал он, ничего не понимая, так как утерял нить, — ибо мне дано было избежать гибели, которая ни капли меня не страшит, но которая привела бы к гибели весь немецкий народ. Я вижу перст судьбы в том, что мне дано завершить дело моей жизни, и я его завершу!..» Тишина. И следом другой голос: «Передача транслировалась радиостанциями Великогерманского вещания». Всё!

Внезапно раздалось громкое жужжанье — все, хоть и приглушенными голосами, заговорили наперебой. У Хольта стучали зубы.

— Ба-та-ре-е-ея! — протяжно гаркнул Готтескнехт, и гомон десятка голосов оборвался. — Внимание!

Мгновенный грохот топающих сапог. Курсанты и дружинники, руки по швам, стояли, затаив дыхание. Громовый рявкающий голос Кутшеры заполнил низкое помещение столовой.

— Приказы принимать только от ваших непосредственных начальников! — Пауза. — Сто седьмая тяжелая зенитная батарея ПВО хранит неколебимую верность фюреру! Если кто-нибудь на батарее… — Пауза. — …или кто из дружинников вообразит, будто теперь самое время вести разлагающую пропаганду, подстрекать исподтишка… — Пауза. — …того я сам, собственной рукой уложу на месте! Я не сочту это ни за унижение, ни за труд!

Дверь за ним захлопнулась. Готтескнехт приказал расходиться по баракам. Хольт посмотрел на часы. Половина первого. Курсанты и дружинники вскоре рассеялись по обширной территории батареи. Спотыкаясь в потемках, они кое-как перебирались через кучи земли и кратеры наполовину засыпанных воронок. На БКП с карабином на ремень нес охрану старший ефрейтор.

Прошло два-три дня. Ночь за ночью грохотало небо, падали ракеты, полыхали пожары.

Хольт спал как убитый. Когда кто-то стал трясти его за плечо, он еще долго лежал на боку лицом к стенке, не раскрывая глаз, пока наконец не очнулся. Повернувшись на другой бок, он с удивлением увидел перед собой желтый шнур и каску… У его койки стоял дежурный унтер-офицер. Хольт приподнялся на локте. Старший ефрейтор сказал негромко:

— Да проснитесь вы наконец! Вас шеф требует! Шеф требует!