И я сел за машинку, чтобы напечатать письмо Виктору и рассказать ему о том, что, согласно «Йейл ревью», все на свете – не что иное, как трава, и что человек, бросавший из окна письма, был прав, и что скоро мы с ним, наверное, увидимся в Нью-Йорке. Я не чувствовал усталости и радовался, что в семь часов буду обедать с женщиной, ибо самая лучшая штука на свете – это веселье. Единственная стоящая вещь – это есть, и пить, и болтать, и смеяться, и веселиться вовсю.
«Разумеется, все на свете – трава, – писал я Виктору. – И мы с тобой – сорняки. Мы – бурьян по обочинам железной дороги, грязный, посыпанный угольной пылью, но более крепкий, чем сталь рельсов. Помни число девять. Отдай свои деньги нищим, выходящим из лимузинов. Прочти молитву и брось из окна письмо ко мне».
Глава 29
Весли обедает с женщиной, которая пела «Валенсию», знакомится с Мэгги, девушкой с рыжими волосами, и отправляется спать
Я пообедал у своей новой знакомой в семь часов. После обеда пришла девушка с рыжими волосами и села с нами за стол выпить кофе и бренди. Ее звали Мэгги. Она вызвала во мне такие же чувства, как девушка, которую я встречал в Розвилле, и, когда она вышла, я стал расспрашивать о ней хозяйку. А та отвечала:
– Господи боже мой, поговорите с ней сами.
– А могут у такой девушки быть дети?
– Конечно, я думаю, если она не остережется. Зачем это вам? Уж не ищете ли вы, с кем бы вам завести детей?
Я объяснил, что ищу, и тогда она воскликнула:
– Господи боже мой, если б я была на двадцать лет моложе!
Она велела негритянке передать Мэгги, чтобы та пока не уходила.
– Ее можно позвать, когда вам угодно. Хотите ее видеть сейчас же?
– Могу я с ней поговорить?
– Господи боже мой, разумеется, – сказала хозяйка. – Пойдите проведайте ее – и дело с концом.
– Вы хотите сказать – сейчас?
– Если вы не можете подождать.
– Я подожду, – сказал я.
И так мы с ней все сидели, и попивали кофе и бренди, и болтали, и будь я проклят, если она мне не нравилась все больше и больше с каждой минутой. Она была такая свеженькая и приятная, от нее пахло мылом и духами и ею самой, и она была умна и очень добросердечна. Она была готова любить всех и каждого, лишь бы они не были мошенниками – плутов и обманщиков она терпеть не могла.
– Если вам понадобится что-нибудь, что мог бы сделать для вас крупный военный начальник, – неожиданно сказала она, – вы мне только скажите, и все будет сделано.
– Мне бы хотелось вернуться в Нью-Йорк, когда мои шесть недель кончатся, а то сержант говорит, что мне теперь отсюда не вырваться.
– Могу вас отправить обратно хоть завтра, если хотите.
– Завтра не нужно, мне осталось еще три недели. А не может ли он отправить со мной еще двух ребят?
– Я думаю, может, – сказала она. – Вы мне сообщите, кто они такие и когда вы хотите ехать, и я ему скажу. Он всех вас отошлет в Нью-Йорк ради меня.
Ну, я почувствовал себя совсем славно, потому что я знал, что писателю хочется возвратиться в Нью-Йорк и Джо Фоксхолу тоже. Но конечно, я их сначала спрошу, чтобы увериться.
Около половины десятого я позвонил в гостиницу, где прежде снимал комнату отец, но мне сказали, что он так и не возвращался. Хозяйка попросила рассказать ей об отце, и я рассказал, а потом спросил:
– Как вы думаете, куда он ушел?
Она ответила, что я мог бы сам догадаться.
– У нас постоянно гостят такие, – сказала она. – Некоторые живут дня три-четыре, а другие остаются и на целую неделю. Все это люди, как правило, богатые, уставшие от повседневной жизни – семья им надоела до тошноты, да и сами они себе в тягость. Они тратят много денег, но для них деньги ничто. Просто им хочется забыться.
– Зачем?
– Как зачем?
– Что с ними такое? Что с их семьей?
– Ничего. Просто им нужно немножко развлечься, забыть окружающее, отдохнуть от порядочной жизни. Это не значит, конечно, что они себя плохо ведут. Если кто вдруг начнет буянить, безобразничать, я им сейчас же велю утихомириться – или скатертью дорожка. Они просто устали. Им нужно забыть о вещах, от которых они не могут отделаться дома. Может, они и очень важные люди и все их уважают, но ведь самая приятная вещь иногда ужасно надоедает. Конечно, они всегда возвращаются, и я читаю о них в газетах. В Сан-Франциско, там люди бывали у меня покрупнее, чем здесь, но и здесь есть кое-кто важный.
Хозяйка позвонила Дэзи, и та провела меня в очень красиво обставленную комнату. Туда же Дэзи принесла поднос с бутылкой шотландского виски, стаканами и вазой со льдом, а немного погодя вошла девушка с рыжими волосами, и мы с ней выпили и поговорили.
Мне нужно было явиться в казарму к одиннадцати часам, на этот счет не могло быть двух мнений. Каков бы там ни был этот большой военный начальник, а надоедать ему зря я не хотел. Если он сможет отправить меня в Нью-Йорк, когда истекут мои шесть недель, да еще и писателя и Джо Фоксхола в придачу – этого будет вполне достаточно. Не хотел я больше никаких неприятностей.