И вот Анюта прошла в щель между сараями и оказалась в царстве Вовы Быка. Здесь всё было, как всегда, уныло. Царь, которому надоело царствовать, который мечтал удрать с престола, чтобы пройти по узким феодосийским улицам, послушать шум моря, съесть необыкновенный плод, который называется инжир, царь, раздражённый, сердитый, недовольный тем, что всё ещё не хватает ему на билет до Феодосии, издевался над собственными подданными. Мальчик, по имени Петя Кошкин, который не то проиграл что-то Вове Быку, не то в чём-то перед ним провинился, прыгал на одной ноге. Он прыгнул уже сто раз, устал, у него болела нога и немного кружилась голова, а Вова Бык с наигранным оживлением хлопал в ладоши, считал прыжки и некоторые прыжки засчитывал, а другие, которые ему почему-то не нравились, не засчитывал.
Двести раз предстояло прыгнуть Пете Кошкину, и Петя с тоской думал об оставшихся прыжках, когда в страшный мир за сараями вошла Анюта.
Сразу и безошибочно почувствовала она воздух угнетения, которое царило здесь. Стены сараев прогнили, кирпичи задней глухой стены дома, стоявшего рядом, были источены временем. Какие-то в них появились углубления, неровности, как будто промоины. И если встать в середине этого маленького царства и оглядеться вокруг, только и можно было увидеть гнилые доски да кирпичи, будто источенные червями. Тосклив был этот маленький мир. Не потому только тосклив, что был он тесен, душен и некрасив, но ещё и потому, что всех его обитателей, как бы они ни прикидывались, как бы они ни хвастались и ни заносились, грызла скука. Здесь не было счастливых. По одной или по другой причине здесь были несчастны все. Подданные — потому, что их угнетал царь, царь — потому, что он, достигнув тиранической власти, понял, что счастья эта власть не даёт.
Когда Анюта протиснулась сквозь щель, все остановились. Петя Кошкин застыл на одной ноге, не прыгая, но и не решаясь опустить вторую ногу. Вова Бык, повернув голову, выжидающе смотрел на Анюту. Ещё пять или шесть мальчиков сидели, прислонившись к гнилым доскам сараев, и тоже смотрели. Все знали, что Анюта — сестра Миши Лотышева. Все знали, что Миша должен сегодня принести Быку пятнадцать рублей. Все понимали, что приход Анюты означает наступление неожиданных событий.
Вероятно, несколько только секунд длилась пауза, но всем показалась она очень долгой.
Прервала её Анюта.
— Миша должен тебе пятнадцать рублей, — сказала она Быку. — Так вот, получи. — Она протянула деньги, но Вова смотрел на неё исподлобья и денег не брал.
— А сам он почему не пришёл? — спросил он наконец.
— А ему противно сюда ходить, — сказала спокойно Анюта. — Он сюда больше ходить не будет.
Она сказала это спокойно, хотя именно сейчас почувствовала, что жилки у неё на висках налились кровью и сердце сжалось от ненависти и ярости.
— Я от тебя деньги не буду брать, — сказал Бык. — Ты мне ничего не должна. И какие у меня с Мишей дела, до этого тебе дела нет.
— Никаких у тебя с ним дел быть не может, — спокойно и даже почему-то ласково сказала Анюта. — Скажи спасибо, что деньги тебе отдают.
— Почему это «спасибо»? — удивился Вова Бык. — Я их выиграл, они мои.
— В горошину? — спросила Анюта. — И не совестно тебе говорить? Я что же, не понимаю, что ли, что ты обжулил Мишу?
Десять раз, пока она шла сюда, Анюта повторяла себе одно и то же: только говорить спокойно, только не выходить из себя.
Но жилки на виске начали пульсировать с новой силой, сердце сжималось от ярости. Кровь прилила к лицу. Не было сил оставаться спокойной.
— Ты полегче, — сказал Вова Бык. — За такие слова я знаешь что могу сделать?
— Ничего не можешь, — сказала Анюта. — Я что же, не понимаю, что ты вор и жулик? Мишка-то маленький, его винить нельзя, что он попал сюда. А эти дураки, — она кивнула головой на мальчиков, сидевших, прислонившись спинами к сараям, — они тебя что же, за ум, что ли, слушаются?
— Уважают, значит, — хмуро сказал Бык и посмотрел на подданных.
Подданные отвели глаза.
— А этот, на одной ноге, тоже тебя уважает? От уважения на одной ноге прыгает, да?
Вова хмуро посмотрел на Петю Кошкина.
— Опусти ногу, — раздражённо сказал он, — после допрыгаешь.
— Все знают, что ты глупый, — сказала Анюта, и ей казалось, что она говорит спокойно, но со стороны было видно, что от волнения у неё покраснело лицо, и всем было слышно, как у неё от ненависти дрожит голос. — Глупый, — повторила она, — сколько учителя над тобою ни бьются, а ты и запомнить ничего не можешь. Обыкновенный остолоп, бревно! Уж на что дураки эти мальчишки, что вокруг тебя крутятся, а и то каждый из них в десять раз больше тебя знает и понимает.
— Ну, знаешь, — сказал Вова Бык, лениво встал и вразвалочку подошёл к Анюте, — ты думаешь, ты девчонка, так я тебя измордовать не посмею? Ты мой кулак на всю жизнь запомнишь.
Он плюнул в руку, сжал её в кулак и замахнулся, чтобы ударить Анюту.