-Так велено, ваша милость! - отозвался переодетый в простолюдина стражник с сильным немецким акцентом. –Мы нашли его на рынке Чрево Парижа. Его посадили просить подаяние, бедняга ничего не понимал, только плакал, потому что они опоили его! Мы боялись, что цех нищих вырвал у него язык, но, хвала господу, этого еще не случилось. Хотя, ваша милость, они умеют вытворять и не такое! Им ничего не стоит сделать из здорового – больного, из красавца - калеку, из молодого - столетнего старика! Вместе с вашим слугой, мы забрали троих украденных детей –тех, кто мог говорить! Младенцам, увы, так не везет – никто не может определить, кто их родители и мы вынуждены бросить их в том кошмаре, среди воров и убийц! Куда и кому их продадут –один бог ведает!
Агенты отказались от кошелька, сославшись на то, что им хорошо платят, но с удовольствием съели кусок ветчины и выпили бургундского.
-На улицах приходится пить такую гадость! - признался самый разговорчивый и, накинув грязную накидку на лысую голову, ушел.
Де Силлек стоял над больным гостем, который все еще пребывал без сознания, и пытался сличить его с рисунком на пергаменте, который сунул ему стражник.
-Посмотрите вы, прошу вас, - сказал он Изабелле, протягивая ей пергамент. –Может быть, вам удастся сличить нашего гостя с портретом. Я не могу уловить даже отдаленное сходство,а я на невнимательность не жалуюсь!
Изабелла склонилась на невообразимо грязным, залитым то ли вином, то ли кровью, то ли овощным соком, рваным, пахнущим гнилью пергаментом. Потом перевела взгляд на принесенного человека и вскрикнула.
Тело Франсуа- если это был он, - было в струпьях, ладони обвязаны мокрыми от крови тряпками, один глаз заплыл, губы покрывала отвратительного вида бордовая короста, лицо почти полностью покрывали страшные гнилые волдыри и язвы.
-Это никакая не болезнь, - произнес старый врач Темесье. Он разворачивал тряпки у юноши на руках. –Нарывы неестественные, уж поверьте!
Слуги притащили бочку, поставили ее в углу, застелили простыней и начали лить в нее ведрами теплую воду.
-Это не он, не тот мальчик, кого описывала Джулия! - вскликнула Изабелла. Ей стало стало страшно и больно.–Этому человеку не дашь меньше тридцати! Бедняга не может быть юным музыкантом!
-Не подходите к нему, госпожа! –остановил ее лекарь. –По нему же вши прыгают! Не хватает потом лечить вашу милость от неприличных болезней!
-Что у него с руками? – спросил де Силлек.
-Ему расплющили кончики пальцев…Бедный юноша – боль, должно быть, адская!
Де Силлек крепко прижал к себе жену. “Будьте мужественны, -сказал ей этот жест. –Будьте благоразумны!”
Лекарь мокрой тряпкой начал сдирать с лица человека прикрепленные язвы и под ними открывалась посеревшая, покрытая бисеринками крови, но чистая кожа.
-Так делают нищие нарочно, госпожа,- говорил лекарь, с отвращением бросая в миску страшные ошметки. –Чтобы вызвать у горожан большую жалость! Ах, госпожа, тело его я залечу, а вот душу! Как же мне залечить юную опоганенную душу…
-Теперь я вижу сходство с картинкой! - проговорил де Силлек задумчиво. –Хорошо, что они его так мало изуродовали.
С Франсуа сорвали страшные, кишащие насекомыми, лохмотья, которые тут же бросили в огонь, и погрузили его тело в горячую воду. Изабелла налила туда ароматическое масло с настоем ромашки. Юноша застонал и стонал почти непрерывно, пока лекарь смывал грязь с его несчастного, покрытого ссадинами и синяками тела. Потом Франсуа начал кричать.
-Хороший знак. Он приходит в себя, - сказал де Силлек. Лекарь залил в рот Франсуа маковой отвар, чтобы поскорее снять возбуждение. Изабелла, повязав передник, села перевязывать Франсуа раненые пальцы. Она нанесла на них заживляющий бальзам и забинтовала. Теперь свое должен был взять крепкий организм больного.
-Ему уже не играть на лютне, - заметил де Силлек. - После таких ран чувствительность пальцев, увы, не восстановиться. Угораздило же этого глупца выйти на улицы ночью и не вооруженным, черт возьми!
-Он же музыкант, не дворянин! – прошептала Изабелла.
-Не слушать вашей подруге куплеты в его исполнении! Мерзавцы!
Франсуа кричал, метался, у него началась горячка.
Джулия приехала в сопровождении де Арамисец. Она плакала.
-Я, право, смущен, - сказал де Арамисец другу. Он был мрачен.–Я не представлял себе, во что может вылиться мой приказ ему убираться из моего дома. С юношей поступили бесчеловечно. И тем хуже, что он не мог защитить себя. Узнаем ли мы когда- нибудь силой ли они его увели или обманом?
- А вы, де Арамисец, еще уговаривали меня вызвать на дуэль дона Себастьяна и убить его! - отозвался де Силлек. Он снизил тон, но Изабелла, готовя у камина с Темесье притирания, все равно слышала его сквозь бульканье отвара. –Хорош бы я был, согласись я с вами! Я, конечно, убил бы его, клянусь честью. Но с некоторых пор я тысячу раз думаю, прежде чем распорядиться чье-нибудь судьбой!
-Надо было мне схитрить: взять этого музыканта на службу и отправить в отдаленную часть моего поместья! – отозвался де Арамисец.
-Да, так было бы дальновиднее!