Гастон молча присоединился к ним. Маршал де ла Форс, граф Марсиньяк, Гито - капитан гвардии - весь цвет дворянства просил за герцога. Придворные вспоминали его ратные подвиги, преданность, беззаветную службу королю, наперебой призывали к милосердию, доброте государя, вспоминали, просили, умоляли, требовали.
Г-жа де Гиз и де ла Форс поддерживали обессилевшую жену герцога. Король сдался. Он взял розовую бумагу.
И тогда кардинал со скрытой насмешкой, тем ужасной, что она была не прикрыта, положил королю на стол перед королем новую бумагу.
-Сир, вот ваш собственный указ о запрещении дуэлей!
Предчувствуя катастрофу, придворные содрогнулись. Их взволнованные лица, белое как мел лицо молодой жены Монморанси могли смягчить кого - угодно, но не кардинала Ришелье.
Стало тихо, только слышалось тяжелое дыхание короля.
-Сир! - торжествующе заметил Великий кардинал, словно нанося тому последний смертельный удар. – Теперь вам предстоит отрубить голову Монморанси или своему указу.
-О, нет! - дико закричала герцогиня Монморанси. Она бросилась в ноги королю. – Пощадите моего мужа!
Но король уже подписал голубой листок.
Двор ахнул. Г-жа Бульонская зарыдала в голос.
Кардинал Ришелье мягко спросил французского короля Людовика:
-Сир, вы не устали?
Король поспешно ушел в сопровождении кардинала. Жестокое ненавидящее молчание провожало его, молчание отчаянья и ярости. Король втянул голову в плечи, скрывая глаза под шляпой. Упрек в глазах людей, которых он любил, заставили его опустить голову. Молчание в зале мучило его сильнее, чем, если бы его придворные умоляли его о пощаде или плакали. Он чувствовал себя виноватым. Кардинал тяжело дышал ему в затылок.
Ненависть, исходящая от придворных, достигла предела. Женщины едва приседали перед королем Людовиком. У мужчин был такой вид, словно еще чуть – чуть и они бросятся на кардинала Ришелье со шпагами. Кардинал буквально рисковал головой, проходя мимо придворных. Но присутствие короля который раз спасло ему жизнь.
В распахнутых дверях король Людовик обернулся.
-Я только хочу, чтоб меня называли Справедливым! - сказал он тихо.
-Справедливый! - крикнул кто- то в ярости. - С пояснением: метко стреляющий из ружья!
Зал злорадно расхохотался смехом, похожим на плач. И только спустя минуту, когда король ушел, зал ожил. Кто- то бросился на выручку герцогине, кто-то начал рыдать. У герцогини Бульонской начался нервный припадок. Несколько минут в зале слышались стоны, плач и проклятья.
========== Глава 18 Трагедия у трона ==========
Чудовищное событие должно был свершиться 7 мая. В красочно яркий день должна была кончиться жизнь любимца столицы, рыцаря без страха и упрека, пленительного кавалера, беззаветно преданного королю и престолу, герцога Ана Монморанси. Скорбь с утра наводнила Париж - словно герой его золотых грез уже покоился на своем родовом кладбище в Периге.
Молча собирались на Гревскую площадь толпы народа. Все знали - никому не удалось заставить короля отменить свой вердикт.
Герцогу готовили побег, но он гордо отказался.
-Нет! - заявил он друзьям. - Если король помилует меня, я с готовностью останусь жить, если нет, то с достоинством умру. Другого я не желаю. Последний из Монморанси беглецом не станет.- И добавил тише. – Передайте мой жене, Элеоноре, что я любил ее.
О решении герцога узнали в тот же день. Его в отчаянье называли безумным, сумасшедшим глупцам, но помочь были уже бессильны. Он сам бесповоротно и бесстрашно отрезал себе пути к отступлению.
В день казни за жизнь герцога еще воевали принцесса Конде, Мария Медичи и брат короля Гастон. Недовольные суровым приговором дворяне из окружения кардинала Ришелье пробовали осторожно повлиять на него через графа дю Трамбле и г-на Амигуа, канцлера Франции. Но тщетно, ничто не могло остановить безжалостное колесо предсказанной судьбы.
Приехавшая в карете без гербов Мария Медичи молча смотрела на деревянный помост, где по приказу ее царственного сына должны были обезглавить первого дворянина Франции, и украдкой вытирала слезы.
Весь Париж собрался на площади. Простолюдины, предчувствуя единственное в своем роде зрелище, свешивались с фонарей, ловко карабкались на ограды и карнизы, свистели и улюлюкали. Они хорошо знали герцога. Он был пределом мечтаний женщин, уважаем мужчинами. Цветочницы плакали так же как знатные дамы - он часто покупал у них фиалки.
Изабелла с мужем стояли недалеко от кареты королевы - матери. К ним поминутно подходили знакомые.
-Де Силлек, как вы думаете, будет что- нибудь или не будет?
-Я не знаю, господа,- сухо отвечал де Силлек.
-Ну как вы думаете?
-Как я могу что- то думать, если я ничего не знаю? – удивлялся де Силлек.
-Но вы столь рассудительны… Вы должны что- то предполагать!
-Я ничего не могу предполагать, потому что ничего не знаю!
-Но все- таки?
-Не ждите, господа, ничего не будет.
Дворяне хмуро отходили.
-Чего они все ждут? - спросила Изабелла.
-Ожидают, что король пришлет вердикт о помиловании.
-Арман, - воскликнула Изабелла тревожно, хватая мужа за рукав. – Почему вы так уверены, что не будет вердикта?