Я обвела взглядом темницу – в ней находились только я и призраки. Я не знала, что делать. Обычно мои видения происходили по определенному плану: начинались, обрушивались на меня, как грузовой поезд, заканчивались; я кричала и приходила в себя. Однако за последнее время мои психические способности начали принимать несколько иные, не слишком приятные формы; я чувствовала себя несчастной и была обижена на вселенную, изменившую собственным правилам. Взять, к примеру, это подземелье: ни за что на свете я не хотела бы сюда попасть. Внезапно в лицо ударил холодный ветер – призраки начали проявлять нетерпение.
– Что вам нужно? – еле слышно прошептала я, однако эффект был такой, словно я сунула палку в осиное гнездо.
На меня обрушилось столько жалоб, что я не видела ничего, кроме мелькания разноцветных пятен и обрывков каких-то картин; в ушах раздавался рев, словно в темницу ворвался ураган.
– Хватит! Прекратите! Я вас не понимаю!
Я попятилась и хотела прижаться к стене, но обнаружила, что не имею тела, во всяком случае, его физической оболочки. Несколько придя в себя, я увидела, что нахожусь в знакомой мне камере пыток. Я осторожно шагнула вперед. Я чувствовала себя вполне материальной – нога уверенно ощущали каменный пол, руки были хорошо видны. Слава богу, это были мои руки, а не Томаса; по крайней мере, мой дух выбрал правильную оболочку. Я пощупала руку – твердая.
Кроме того, я дышала. И все же узники меня не видели.
Женщина, которую я освободила в казино, вновь висела на дыбе. Вид у нее был не слишком, но по дрожанию ресниц и еле заметному дыханию я поняла, что она жива. Услышав за спиной какой-то шум, я обернулась и увидела толпу призраков, тысячи две; все они стояли и молча смотрели на меня. Такое я уже встречала, когда в одном помещении собралась целая военная бригада Порции, поэтому не слишком удивилась. Я видела призраков ясно и четко, не чувствуя при этом ни малейшего испуга; наверное, я к ним уже привыкла.
– Я не знаю, что мне делать, – сказала я, но призраки хранили молчание.
Обернувшись к женщине, я с удивлением увидела, что она смотрит прямо на меня. Затем она попыталась что-то сказать, но с ее запекшихся губ сорвался лишь хриплый шепот. Кто-то подал мне кружку с водой, скользкую, покрытую зеленой плесенью.
– Что это? – с отвращением спросила я.
– Ничего не поделаешь, другой здесь нет.
Мне понадобилось целых пять секунд, прежде чем я узнала голос.
Медленно подняв голову, я размахнулась и изо всех сил швырнула кружку о стену.
– Черт! Томас! – Мое сердце бешено застучало где-то в горле. – Что ты здесь делаешь?
Он держал ведро с тухлой водой и выглядел при этом вполне реальным, но это ничего не значило. Я тоже казалась реальной, а между тем только что прошла сквозь стену.
– Не знаю.
Я поверила, потому что и сама ничего не понимала. Надо же, даже вампиру не по себе. Рука, державшая ведро, дрожала, и вместе с ней дрожала вода; дрожал и его голос.
– Я помню, как ты вошла в мое тело и начала его контролировать, а я не мог ни говорить, ни двигаться. А потом мы оказались здесь. – Он удивленно огляделся. – Что это за место?
– Сама не знаю.
– Ты здесь раньше бывала? – Внезапно Томас оживился. – Это Франсуаза? – Заметив мое удивление, он пояснил: – Рафаэль рассказал мне о твоем видении. Это та самая женщина?
– Кажется, да, – ответила я, все еще глядя на ведро в его руке, мне почему-то казалось, что его здесь быть не должно. Если Томас каким-то образом проник в мое видение, то мы оба должны играть по обычным правилам, потому что находимся не в темнице, а в образе темницы, существовавшей много лет назад. Мы были словно зрители, которые смотрят на экран и видят там каменное подземелье. И тем не менее Томас стоял рядом со мной, держа в руке деревянное ведро, наполненное водой. – Где ты это взял?
Он смутился.
– Стояло в углу.
И махнул рукой в угол, засыпанный соломой; по исходившему оттуда запаху было ясно, что там находилось отхожее место. Конечно, тюремный запах напоминал что-то среднее между открытым канализационным люком и мясной лавкой, где продают несвежее мясо и где по углам гниют мясные обрезки. Все-таки обидно – не иметь тела, но вдыхать жуткие миазмы. Раньше в моих видениях никогда не было запахов и ощущений; вот было хорошо!
– Эту воду нельзя пить.
Черт бы взял эту метафизику; ладно, этот вопрос обдумаем после. Если Томас может держать ведро, значит, мы способны на какие-то действия, во всяком случае, в некоторой степени. И если это так, то в наших силах изменить ход событий, которые пошли – или собирались пойти – не так, как нужно. Моим первым желанием было скорее вывести женщину из подземелья, но вместе с тем я понимала, что она не протянет долго, если я не дам ей воды; она же бросала жадные взгляды на ведро с тухлой водой. Интересно, как долго ей не давали пить?
Томас понюхал воду, окунул в нее палец и лизнул, потом с гримасой отвращения сплюнул на пол.
– Ты права. Ужасно соленая. Наверное, еще один способ пытки. – Он швырнул ведро в угол, и мерзкая жидкость растеклась по вонючей соломе. – Попробую поискать что-нибудь приемлемое.