Прикосновенье ветра

И при всем этом был, знаете ли, в моей жизни период (притом длинный, более двадцати лет), когда я не читал. В сущности, опять-таки читал, так как круглые сутки переводил, чтобы прокормить семью, но ничего другого читать не мог. Только редко, в промежутках между двумя переводами, я садился читать какую-нибудь книгу. Но не успевал я дочитать ее, приходил новый перевод, и я ее оставлял. А когда приходил новый промежуток, оказывалось, что я уже забыл прочитанное, и я начинал новую книгу, которую тоже не успевал дочитать. Так проходили годы. Помню, что я все мечтал пойти хоть раз в библиотеку и взять журналы, которые я привык просматривать. Наконец выдались одна-две свободные недели. Я пошел в читальню, начал заказывать журналы — один за другим. Передо мной уже выросла целая гора. Я был похож на проголодавшегося человека, который зашел в кондитерскую. И знаете, что получилось? Я вернул журналы, всю эту гору книг, ничего не прочитав. Вышел из библиотеки просто в отчаянии. Я так много пропустил, что не было смысла начинать.

Уже после выхода на пенсию я вернулся к книгам. Может быть, хочу наверстать упущенное за двадцать с лишним лет, но я уже стар — читаю и забываю. Но чем другим мне заняться, когда я не пишу и все меньше и меньше перевожу?

Статью Берковского я, кажется, читал. Она попалась мне в начале первого тома одного трехтомного издания Чехова. Думаю, что она та самая, о которой Вы говорите. То, что Вы пишете о Чехове, о его таланте улавливать «первозданное», неожиданно для меня и абсолютно верно. Он, вероятно, несправедлив к мещанам и интеллигентам, но он вырос среди одних и довольно долго жил с другими, поэтому объяснимо, что он их не любит. Интересно, что он почтительно относится к священникам. По-моему, один из лучших рассказов Чехова — «Архиерей». Как и маленький шедевр — «Студент». Я читал где-то, что Чехов любил этот свой рассказ. Когда я перечитываю его, я готов плакать вместе с вдовой и ее слабоумной дочерью, которым студент-богослов рассказывает об отречении апостола Петра.

Лет тридцать назад я перевел на болгарский язык «Степь». Какая поэзия, Господи! А Чехову было только 30–31 год, когда он ее писал.

Примите мои самые добрые приветы и пожелания.

Ваш Атанас Далчев.

14. VI. 75

Глубокоуважаемая Мария Сергеевна,

<…> Какое чудо эта зелень! Кроны лип на улице, где я живу, смыкаются над улицей ветвями, и сейчас с балкона я вижу, как машины исчезают в туннеле из зелени, чтобы блеснуть дальше два-три раза среди листьев и теней.

Благодарю Вас за Платонова. Прочитал несколько его рассказов и две повести. Они мне очень понравились, особенно «Джан». Пустыня и это существование на границе жизни и небытия, которое скорее небытие, чем жизнь, изображены с исключительной силой и с необычайным психологическим проникновением. Платонов менее блестящ, чем Булгаков, но не менее глубок. Очень, очень русский писатель.

В Софии получено новое издание Анны Ахматовой в ограниченном количестве. Мне было бы очень жаль, если бы я остался без этой книги. Она ценна для меня прозой Ахматовой. Ее заметки о Лермонтове я читал раньше в каком-то поэтическом альманахе. Это лучшее, что я читал о Лермонтове, после сказанного о нем у Чехова. Хороши воспоминания о Блоке. Воспоминания о Модильяни — это маленькая повесть на восьми страницах, полная поэзии.

Из двух исследований о Пушкине — интересных и проникновенных — более значительным мне кажется исследование о «Каменном госте». Ахматова своим путем приходит к истине, установленной и другими: в литературе не существует типов и каждый образ (в данном случае Дон Жуан) индивидуален, построен на основе личного опыта и отражает характер и судьбу своего автора.

После этюдов Ахматовой мне было особенно интересно прочесть «Мой Пушкин» Цветаевой, который у меня был, но которого я не читал. И там находишь глубокие прозрения и тонкие наблюдения, например относительно Пугачева. Показана другая истина: разница в отношении историка и поэта к одной и той же действительности, различие между историей и поэзией. Но сколь различен подход двух поэтесс. Ахматова спокойно анализирует текст и, опираясь на свой опыт, проникает в чужую драму; Цветаева — субъективная, пристрастная — тянет текст к себе и стремится навязать читателю, да и писателю, свои чувства и понимание. Я люблю страстность Цветаевой. Страсть прозорлива (особенно у нее), но она и ослепляет; во всяком случае, она всегда опустошительна. И здесь ради Пугачева Цветаева готова уничтожить все вокруг, всех других персонажей, пока в «Капитанской дочке» не останутся только Пугачев и Пушкин, точнее — Пугачев и Цветаева.

Книга Тарковского так же, как и книга Самойлова, не дошла до нас, — это говорит о том, что эти превосходные поэты у нас не очень известны, по крайней мере тем, кто делает заявки. Я читал книгу Тарковского «Земле земное», которую мне подарила Ника Глен, я люблю его поэзию, нахожу у него что-то общее с Анненским, я большой почитатель и его сына-кинорежиссера. Ведь это его сын? Я не хожу в театр, но часто смотрю фильмы.