Прикосновение

Она складывает стаканы в верхний поддон, опускает сетку и ставит сверху горшочки. Когда она заканчивает, в машину уже нельзя втиснуть ни одного предмета. Сидни устанавливает программу и бедром захлопывает машину. За два года, прошедших с тех пор, как умер Дэниел, ей пришлось заново научиться получать удовольствие от хорошо сделанных домашних дел: купленных по списку продуктов, двух выполненных поручений за один вечер, загрузки посудомоечной машины, доведенной до уровня высокого искусства.

— Я вытру клеенку, — говорит Сидни. Она ищет, чем бы еще заняться.

— Я разогрею пироги.

На бледно-зеленой футболке мистера Эдвардса Сидни замечает сок омаров и другие пятна, обесцвеченные во время предыдущих стирок. Она чувствует, что ему не хочется присоединяться к гостям, расположившимся на веранде, куда будут поданы пироги и кофе. Быть может, он не в восторге от Арта.

Сидни трет яркую красно-синюю клеенчатую скатерть, которая все еще лежит на столе. Затем поливает ее водой и опять трет. Эта скатерть используется только для омаров, и когда Сидни перед обедом доставала ее из ящика, ей в нос ударил неприятный запах прошлых обедов. Тухлая рыба. Прогорклое засохшее масло.

Сидни споласкивает скатерть во второй раз, когда в комнату входит Бен. Он берет сухое посудное полотенце, болтающееся у нее на левой руке, и протирает стол насухо.

— Спасибо, — говорит Сидни, когда их пальцы встречаются. Они только что в первый раз расправили-сложили тяжелую клеенчатую ткань, которая теперь разделяет их.

— Нет, это тебе спасибо, — возражает Бен. Он берету нее из рук скатерть и, ловко расправив ее еще раз, опять складывает пополам. Идеально. Он все складывает и складывает, пока скатерть не становится размером с флаг, вручаемый вдове.

— Любишь ночной серфинг? — спрашивает Бен.

Сидни растеряна. О чем он?

— Конечно, — говорит она.

— Надень купальник под одежду. Мать ненавидит, когда мы этим занимаемся.

Сидни поднимается в свою комнату, совсем крохотную, оклеенную бледно-голубыми обоями с миниатюрными кремовыми розочками. Все деревянные поверхности, включая узкие кровати, выкрашены в белый цвет. Днем сквозь единственное окно виден океан. Если Сидни садится почитать на одну из кроватей, как она частенько делает днем (Эдвардсы думают, что она спит, и она их не разубеждает), ей кажется, что она смотрит в иллюминатор океанского лайнера. На подоконнике стоит высокая зеленовато-синяя ваза, из которой торчит перо чайки. Сбоку от окна примостился красный эмалированный стул, а возле него — две неглубокие ниши. Эти соседствующие ниши ставят Сидни в тупик. Она не знает, для чего они. Одна — для костюмов, другая — для повседневной одежды? Одна — для платьев, другая — для ночных рубашек? Одна — для нее, другая — для него?

Сидни нравится ее комната, и пока ей ничего не хочется здесь изменить. Она напоминает старую фотографию больничной палаты с женщинами в накрахмаленных косынках и фартуках, ухаживающими за пациентами на кроватях с туго натянутыми простынями.

Сидни вытряхивает песок из купальника в корзину для мусора. Затем натягивает его, а сверху — рубашку и шорты, которые надевала к обеду. Она сует ноги в резиновые шлепанцы и спускается по лестнице. Шлепанцы хлопают, извещая о ее появлении. Все собрались на веранде, почти у всех в руках тарелки. Мелькают вилки. Джефф и Бен отказались от десерта и стоят, прислонившись к перилам.

— Пожалуй, мы возьмем Сидни и пойдем прогуляемся, — говорит Бен.

Миссис Эдвардс оборачивается и смотрит на Сидни, возможно, заподозрив в невинном сообщении сына что-то противозаконное. Она открывает и снова закрывает рот. Может, она хотела спросить, закончила ли Сидни мыть посуду?

— Возьмите фонарь, — говорит мистер Эдвардс.

Бен показывает ему тяжеленный МЭГ-лайт[10], которым вполне можно убить человека.

Бен включает фонарь, пока они идут по настилу и спускаются по лестнице, но затем выключает его.

— Будет лучше, если глаза привыкнут к темноте, — поясняет он. — Оставь обувь здесь.

Сидни сбрасывает шлепанцы и ставит их на нижнюю ступеньку лестницы. Как будто следуя предварительной договоренности, она идет между двумя братьями. То самое, противозаконное, окружает их и вызывает у Сидни ощущения, от которых у нее кружится голова. Ей кажется, что братья вот-вот бросятся бежать, стремясь во что бы то ни стало обогнать друг друга.

Они направляются к берегу, ощущая прохладный песок под босыми ногами. Голоса на веранде тут же стихают, их заглушает белый шум прибоя. Сидни наблюдает за своими ногами, которые ступают вразнобой с более длинными ногами братьев. В небе висит полумесяц, в коттеджах, выстроившихся вдоль пляжа, светятся окна.

— Когда твои глаза привыкнут к темноте, ты увидишь прибой, — говорит Джефф.

— А вы, ребята, часто этим занимаетесь? — спрашивает Сидни.

— В первую ночь после приезда. Это что-то вроде обязательного ритуала, — отвечает Бен.

— Даже если идет дождь? Даже если холодно?

— Главное — это уверенно становиться обеими ногами на серфинг, — инструктирует ее Джефф. — Тогда ты будешь чувствовать направление отползающих волн.