Прикосновение

– Это ложь, – снова буквально выдохнула я ему в лицо. – Большая часть материалов досье правдива, но там, где речь заходит о Жозефине, – сплошная ложь. Твои хозяева хотели, чтобы она умерла, как и я. Почему, как ты думаешь? Кто те люди, которых она якобы убила? С такими, как я, всегда стремились расправиться. Это продолжается столетиями. Оно и понятно, если учесть то, кем мы являемся. Но ты прострелил Жозефине ногу, и хотя я успела сбежать, хотя ты знал, что я успела сбежать, все равно всадил две пули ей в грудь. И я не понимаю почему. Мне хочется, чтобы все это закончилось благополучно. Ты, конечно, убийца, но действуешь не один. И ты до сих пор жив только потому, что других нитей у меня в руках нет.

Я ждала. И он ждал.

– Тебе надо подумать, – заключила я. – Это можно понять. – Мои пальцы прикоснулись к внутренней стороне предплечья, скользя вдоль шрамов, преодолевая желание почесать их. Я отдернула руку, встала, надеясь, что движение отвлечет меня от физиологической потребности.

Он наблюдал за мной и улыбался.

– Это тело… – Я жестом показала на себя от головы до ступней. – …Ей, вероятно, лет семнадцать. Занимается членовредительством, наносит раны сама себе. Наркоманка, проститутка, а под кроватью – школьные учебники. Какое мне до всего этого дело? Мне должно быть все равно. Лишь краткая остановка, а остальное меня не касается. Скажи, тебе нравится то, что ты видишь?

У жестких парней бывает собственное мнение? У этого, казалось, не было. Вероятно, тренировки по подавлению страха подавляют и способность мыслить.

– Ты думай, – сказала я. – Для меня пока найдется кое-какое занятие. – И я действительно его нашла.

Я сгребла обрывки фольги в полиэтиленовый пакет, отскребла стол, открыла окно, чтобы впустить в комнату прохладный ночной воздух. Поставила книги в ряд на полку, вернула на вешалки одежду, грудой валявшуюся в стенном шкафу-гардеробе, выбросила две пары безнадежно дырявых колготок. Поправила «произведения искусства», скособочившиеся на стенах, в ящиках стола обнаружила пакетик с травкой и еще один с кокаином, которые тоже отправила в мусор. Нижний ящик оказался заперт. Я взломала замок с помощью кухонного ножа и достала целый набор хранившихся в образцовой чистоте хирургических ножниц, бинтов и единственный сверкавший серебром скальпель. После недолгого размышления я выбросила все режущие предметы, оставив на месте только бинты.

Койл пристально наблюдал за мной с кровати, тихий, как летучая мышь. Его взгляд помог мне отвлечься. Навел на воспоминания. Мне доводилось выступать в палате представителей конгресса США, и я проявила себя остроумным и красноречивым оратором, легко завладевшим вниманием зала. Но тогда на мне был костюм за три тысячи долларов, я только что потратила двести долларов на обед и выглядела великолепно, поскольку именно так мне надлежало выглядеть.

Эта случайно встреченная мною девочка никогда не будет великолепной. В расползшихся колготках и с израненными руками ей ничего не оставалось, кроме как прикрываться своей хрупкостью, прятаться в костлявом тельце с торчащими, как крылышки у цыпленка, лопатками. Вечно опущенный подбородок, напряженная шея – все закономерно, как эта ночь за окном. И все же, когда Койл наблюдал за мной, он смотрел не на нее, а на меня, и ни опущенный взгляд, ни отведенное в сторону лицо не меняли объект его подлинного интереса.

Мне было неуютно и непривычно, но я все же чувствовала возбуждение.

Я сконцентрировала внимание, рассчитывая каждое свое движение, и продолжала наводить порядок в чужой спальне. Очистка комнаты – это продолжение очистки тела. Мебель меняют, как меняют одежду. У каждого свое хобби. Люди, причем любые, стали моим увлечением.

– А ты наглая сучка, – произнес Койл.

– О господи! – воскликнула я. – Он все-таки умеет говорить!

– Ты играешь с ее жизнью…

– Не возражаешь, если я убью тебя, пока мы не достигли слишком эмоционального состояния? Я здесь для того, чтобы поговорить с тобой. Поскольку ты не можешь думать самостоятельно, когда я нахожусь в тебе, мне необходимо другое тело, чтобы насладиться плодами нашей беседы. Не скрою, мне быстро все надоедает, а потому я пытаюсь воспринимать любую кожу, которую ношу, чем-то вроде проекта, как поступил бы любой. Как любой и поступает. Одни начинают вязать. Другие занимаются йогой. И если бы данный проект был долговременным, я бы, наверное, всерьез задумалась над вторым вариантом – у меня сейчас ощущение, что этим коленкам нужен особый режим. Но проект краткий, а потому я лишь делаю, что могу, мимоходом. И прежде чем продолжить рассуждать о том, какое я чудовище, лучше передохни, пока я занимаюсь уборкой. Я ведь могла бы вместо этого выцарапать твои мерзкие глазенки.

Он снова поджал губы, а я уселась на край постели, подтянув тощие колени под подбородок, обняв их покрытыми шрамами руками и глядя в его темные серые глаза.

– Ты рвешь жизни людей на части, – сказал он после долгого молчания.