Прикосновение

Вот под такой лампой с красным абажуром провела она много часов, вышивая что-то крестиком, или штопала носки, тогда они были в дефиците.

И это приятное занятие штопкой было чудо-терапией. Все в доме спали, а она сидела штопала или вышивала и любила их всех, спящих, и каждый крестик и стежок от иглы. И весь этот тихий уютный мир.

— Ты дома, любовь моя, — сказал Навигатор голосом мужа.

Она вышла из машины, прижимая к груди красную свою лампу и бегом, бегом.

Было холодновато без шубки. Она сейчас забежит и зажжет лампу своей жизни.

Ну, поносит пока пальтишко.

Она, лампа, того стоила. Надо было еще объяснить это мужу.

Но она ему предложит мистическую историю о пустырях пустынных, ужасах, инопланетянах.

Не может же она ему сказать что Некто специально отправил ее в это сельпо, чтобы предложить ей и осуществить достойную Мену.

22 января 2020, Синяя тетрадь.

Меланж

Сколько он помнил себя — мама всегда вязала. Из детства страшное постоянное лязгание спиц у самого ее лица, вызывало тревогу. Ему тонкие спицы представлялись орудием пыток неизвестных, а то и капканом. Вдруг защелкнет лицо мамы своими стальными цапками. И он тогда подходил к маме и испуганно пытался прервать этот бесконечный процесс. Но клубки толстых ниток разноцветно-разных прыгали, каждая в своей таре, и худели просто на глазах.

— Не вяжи, не вяжи, — пытался он объяснить матери свои страхи.

Но она, не вникая в суть, просто поднимала руки со спицами повыше. И спокойно продолжала вязать.

Он шел на кухню, где на столе, накрытый ажурно-вывязанной салфеткой его ждал завтрак, обед или ужин. В зависимости от времени суток. У них в доме было вывязано всё — от носков, до абажуров и абажурчиков, салфеток и наволочек.

Но больше всего мама обожала вязать для них с Нинкой, сестрой, разную одежку. Откуда-то, самым таинственным образом для того времени, у мамы были толстенные журналы мод. И стоило только подросшей сестричке ткнуть пальцем в любую понравившуюся ей модель — через пару дней она уже была на ней, еще может быть и краше. Щедрость маминой любви добавляла в свитерок в очень нужном месте карман, добавлялась большая обвязанная пуговица, которая придавала связанной вещи изысканную неповторимость.

Только потом, уже юнцом, он понял откуда взялось его музыкальное образование, его пианино, коньки и лыжи, и всё самое лучшее. Для них с сестрой мама вязала. У неё была своя клиентура. Она как-то очень таинственно приходила и уходила. Он видел, что сумка огромная с пряжей никогда не пустеет. А стопка журналов с вязанием обновляется.

Но дети были на первом месте всегда. Даже когда Нинка неожиданно завела жесткошерстную таксу, мать, хоть и не сильно обрадовалась живности в доме, но тут же связала таксе Сайке теплую попонку-пальто. И даже беретик к нему.

А Нинке сказала не отрываясь от вязания.

— Спасибо, что не котенка — а то бы вязанью моему пришел каюк.

Когда он привел свою будущую жену, Люсю, впервые, мать оценивающе сказала:

— Восемьсот грамм меланжа.

И через три дня Люся получила в подарок и в приданое меланжевый кардиган, которому позавидовал бы любой модный салон.

Что говорить о внуке и внучке. Пока варится борщ — связан жилетик.

Пока яйца вкрутую — носочки. Яркие и полосатенькие. На зависть всем в садике.

Казалось нити в комоде никогда не закончатся, клубки толстые, но вертлявые, катались слегка постукивая, стараясь выпрыгнуть. Но куда там. Ящики комода держали их крепко и строго следили, берегли от спутывания.

Что случилось с Люсей, но она завела котенка. Просто принесли, никого не спрося. С небольшим злорадством в душе.

— Она глупая, — только и сказала мама на эту Люськину диверсию.

И с тех пор мерой оценки ума у нее стал — один Люсь. А мерой благородства и любви — один Такс. Потому что такса очень обрадовалась появлению котенка и сразу его усыновила.

Только вот пришлось купить и поставить комод для изоляции клубков от кота. Всё обошлось. И Нина уже не жила с ними а была замужем и редко бывала у них,

Но однажды она пришла и рухнула перед матерью прямо на ковер. Она плакала. Такса Сайка тут же обеспокоенно стала вылизывать ее лицо, мама отложила спицы.

Ему пришлось выйти, подчиняясь взгляду недовольному матери. Ведь, поди ж-ты, кто-то осмелился сбить её с подсчета бесконечных петель «накид- пропуск». Собьешься — все перевязывать. Он это знал из детства. Когда мать вязала, по пустякам её тревожить нельзя было.

А вязала она всегда.

Нинка так и не ушла, осталась жить в доме. И муж её не искал.

Она заняла свою прежнюю комнату, так что Люся была очень недовольна уплотнением.

— Вы со своим вязанием держите все комнату, — проворчала однажды неразумно невестка. — Достали, с вашими нитками.

Люся сердито хлопнула дверью.

И в комнате вдруг стало нестерпимо тихо. Это клубки остановили свой вечный бег в ящиках комода, и только звякнули спицы, упав на ковер.

Мать долго лежала в больнице.