— Продвинулись, наконец.
Чудак в шляпе вышел на улицу. Там он наткнулся на «буддистов», которые выясняли свои отношения с громкой интонацией. Тема ссоры впрочем сменилась. Теперь был спор о деньгах.
Дороже — дешевле.
Мужчина направился было к ним.
— Ребята, потише, пожалуйста, ему страшно.
«Буддисты» не слышали его. Впрочем сев в машину и почувствовав себя в безопасности от этого городского сумасшедшего, женщина все-таки спросила:
— Кому, кому страшно? Бред.
— Тому, кто в пути.
Но женщина не вникала, закнопила стекло и они уехали.
А мужчина поежился, передернул плечами, как будто выпил ложку горькой микстуры, и пошел дальше по своим таинственным делам.
А пара в машине ехала насупившись, пока муж не сказал в недоумении — Кому, кому это страшно. Что он имел ввиду.
— Сумасшедший — резюмировала жена.
— Нет. Не думаю.
— Сумасшедший, — не сдавалась будущая родительница.
— Он снял шляпу. Нет, ты видела?
— Вот и ты согласен.
— Дурдом, кивнул муж.
И они помирились.
Впечатление
Нет ничего гаже обманных фонарей на улице. Вроде и горят желтым, но светом это трудно назвать. Так, подвесили обманки, да еще почему-то на высокие столбы, так и хотелось притянуть их к себе поближе, как летом ветку орешника в лесу, чтобы сорвать нужный плод.
Бесплодное занятие ругать тусклость предмета, он в ней не виноват.
Так задумано каким-то человеком, автором. Ему почему-то нравился этот темно-желтый цвет, придававший улице болезненный вид и погружавший редких прохожих в желтую тоску.
«Только сумасшедших не хватает», — подумалось Юле.
Ан нет. Всего в достатке.
— Вы не знаете где здесь кино бесплатно…, — её держала за лацкан пальто тонкая старушечья ручонка в перчатке из черной кисеи, не по сезону. И старушка, как милостыню, просила у нее показать этот кинотеатр, где крутят бесплатное кино.
Но Юля не знала, вернее знала, что этот кинотеатр давно закрыт, и в нем сувенирная лавка с китайскими поделками.
Огорчать старушку она не стала, просто сказала, что не местная и старушкина ручонка отпустила ее на волю. Но Юле как бы перешло от нее, как инфекция или вирус, состояние тревоги и неприкаянности, тревожного поиска ненужного чего-то и забытого во времени предмета.
Она, зараженная неприкаянностью этой старушки в ажурных перчатках, вдруг как споткнулась о новое видение своей жизни. Из памяти не уходило милое интеллигентное и потерянное лицо этой пожившей женщины, которая искала в прохожем собеседника. Её моноложная непрерывная речь была обращена с просьбой вспомнить этот кинотеатр повторного фильма. Беспокойное лицо ее, худое и тревожное, врезалось в Юлину память навсегда.
Она вспомнила, что старушка и о библиотеке спрашивала. Допытывалась о старых, знакомых уже только немолодым горожанам предметах.
Она ведь именно её схватила за лацкан пальто, узрев в ней ровесницу и понимавшую утерянные давно смыслы.
И Юля вдруг увидела себя глазами этой одинокой прохожей. Она была точным её отражением.
В одиноком вечернем отуплении, она шла медленно по темной улице и мрачно думала о тусклых фонарях.
И ведь старушка в кисейных холодных перчатках обратилась к ней, как к сестре по времени и одиночеству в нем.
И Юле вдруг захотелось оглянуться и догнать незнакомку и сказать, что кинотеатра давно уже нет, а библиотеку перенесли в спальный дальний район.
Но незнакомки в темноте фонарей она уже не увидела.
И хорошо, подумалось ей.
Пусть спрашивает, общается, может кто и отзовется и укажет, но что-то подсказывало Юле, что старушка эта знает правду, но от этого знания забыла её навсегда.
След чего-то спокойно-светлого, прошлого её жизни, приводит её под эти тусклые фонари спрашивать об утраченном. И она, ну совсем, не хочет слышать правды.
Юля повела плечами, как бы стряхивая это знание с себя, ускоряя шаг, и потом почти побежала домой к себе, будто за ней гнался кто-то злобный и страшный.
Но если бы она оглянулась, то поняла — никто за ней не бежал. На улице стоял одинокий мужчина у рекламного проспекта филармонии и вслух читал его с выражением.
И правда. Бежать, бежать.
И кому это в голову взбрело экономить. Включите свет.
Хоровод
Если обозначить одним словом позу, в которой она застряла в свои сорок пять с небольшим — так это растопырка.
Она так и видела себя со стороны в этой неудобной позе: с растопыренными руками и открытым ртом.
Руки растопырены по мотивам известной когда-то песни: «Возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке…»
И её крепко держали за руки и кружили в хороводе жизни друзья, мужья, дети. Цепь хоровода этого казалась неразрывной и надежной, как якорная.
И она даже не сразу заметила, как по одному стали исчезать ее звенья…
Она все хватала за руки детей, мужей, подруг. Но не удержала, по разным уважительным причинам.
И это случилось так неожиданно и быстро, что она так и застыла с растопыренными руками, в которых уже никто не нуждался, и ртом, открытым от удивления от случившегося с ней.