Прикосновение

Илья был атеистом, но наслышанный о красоте этой достопримечательности, он решительно вошел, с трудом открыв высокую и тяжелую дверь.

Внутри был строгий полумрак. Довольно робко Илья прошел в центр, остановился у огромного паникадила. Лампочки в нем были не включены. И Илья пытался разглядеть удивительный изящный узор тяжелого этого подсвечника.

Народу было немного. Служба шла торжественно, очень тихо. И это удивило Илью. Он оглянулся. Стоял рядом, опустив голову, молодой мужчина в интеллигентной бородке. Рядом с ним скучал и не знал куда себя деть (так показалось Илье) пацан лет десяти. Худенький, длинноногий, в джинсиках, и в толстовке. Илья обратил внимание на них только потому, что пацан казался ровесником его, Ильи, сына, который был далеко отсюда и которого Илья видел крайне редко, потому как у него теперь новая семья. Так уж случилось, и никто не виноват.

Илья долго наблюдал за пацанчиком, который ходил по просторному и почти пустому залу. Отец мальчика даже не смотрел в его сторону, он всё так же стоял, опустив голову.

Вдруг громко-громко взорвал тишину хор. Их не было видно, этих хористов. Но голоса их обрушились так внезапно, что отец мальчика упал на колени как подкошенный. Илья даже испугался и отступил в сторону. Он смутился почему-то и старался не смотреть на молящихся. Но что-то не давало разрешения ему уйти. Он боялся помешать чему-то или испугать кого-то.

Он так и застыл пока хористы не замолчали.

И он увидел как отец мальчика очень медленно, как не желая этого, встал с колен. Илья, почему-то тревожась, хотел рассмотреть этого человека.

Но не тут-то было. К отцу подбежал сын, который вроде был далеко за колоннами. Он, подбежав, обнял отца сначала сбоку, потом прилепился к его груди, положил голову ему чуть выше живота. Мал еще был, он достал рукой щеку отца, его бороду, даже завязки капюшона потеребил с нежностью. И так они застыли парой.

Илья не стал больше смотреть. Он испытал желание странное, ревности и зависти к этому семейству.

Илья вышел на улицу. Скворчонок все пел и никто не давал ему хлеба, только фотографировали.

Тогда, раздосадованный тупостью толпы этой фотолюбителей, купил в ближайшем ларьке булочку. И неся её как гранату, пошел к скворчонку и накрошил ему булку, подальше от зевак со смартфонами, подальше от забора, на зеленую траву под куст.

Скворчонок тут и слетел.

Зеваки гневались и роптали на Илью.

— Мужик, ну зачем. Пусть бы пел.

Илья не удостоил их ответом и пошел себе сквозь.

Он шел и чувствовал, что находится в непонятном, ничем не обоснованном беспокойстве. Его мучил вопрос, на который он боялся ответить.

Он думал о своем сыне.

Случись с Ильей такое «падение» на колени, как у того в соборе. Что сделал бы его мальчик. Скорее всего устыдился и отошел подальше..

А еще хуже, ничего не понял, рассмеялся…

Кстати, надо будет не забыть оплатить его учебу.

Илья ускорил шаг, стараясь не смотреть вверх, чтобы не видеть пошлость надувных шаров, в виде обручальных колец, болтающихся на проводах. Зацепившихся фальшивой своей позолотой.

Илья впервые вспомнил детство и пожалел, что у него нет рогатки. В кармане были только крошки от булки, которую доедал за оградой скворчонок.

14 августа 2020, Жаккардовая тетрадь.

Надо же!

(этюд с рыжинкой)

Ну, очень любил Павел Петрович ведьмину рыжинку осени. Приговор этой любви был пожизненным и подчинялся он ему с удовольствием.

— Как красиво! Красотища-красота! — Павел Петрович даже подпрыгнул сделав ногами ножницы вкось и вкривь. Он был растроган и восхищен неправдоподобным листопадом в парке.

Он давно не ходил этим коротким путем к офису, а все подъезжал на машине с фасадной стороны на стоянку. Где конечно же, не было никаких деревьев. Не выживали, увы.

А листопад был знатным. Просто фантастическим.

Ветер решительно сносил листья разноцветные с дерев и бросал их ковром под ноги редким прохожим. Некоторые листья даже задевали, задирались, будто бы с их лицами, шуршали в уши осенние мелодии, и потом уже прижимались к вечному покою земли.

Покров их был щедр на цвет, красоту и неповторимость ее. Лечь, на спину, пошуршать — призывали листья.

Но Павел Петрович, с досадой перешагнув эту роскошь, пропал в аскетичном нутре офиса, с ароматом очистителя воздуха. Довольно гаденьким.

Клятвенно пообещав своим глазам встречу после работы с этой красоткой осенью, Павел Петрович сел за свой компьютер, в шаткое и непослушное кресло, и занялся делами текущего дня. Об осени как-то думать было неуместно и, вздохнув:

— Вечером, вечером прогуляюсь, — он успокоился и нырнул в мертвый глаз своего компьютера.

Солнце уходило к закату, и Павел Петрович наконец-то был свободен, и вышел с работы.

Какой длинный-длинный был день. Вспомнились мелкие обиды и крупные огорчения. Сегодня его сильно подставили.

Ну, да ладно, завтра и он не останется в долгу. Легко.