Прикосновение

Так они въехали в новое свое жилье, которое так жаждали получить. Чтобы свое.

Володя разделял вполне мамину радость. Его ничуть не огорчил цокольный этаж.

Он даже полюбил выглядывать из низкого окна на проезжую часть. И там довольно часто проезжали лошади, возницы их стегали, дорога булыженной шла круто в гору, и Володя каждый раз хотел выскочить на улицу и заступиться за несчастную конягу.

Дело было в провинции, лошади здесь были рабочей силой. И бить кнутом их было обычным делом.

Очередной мамин поклонник принес и прикнопил к вовкиному столу, где он сражался с уроками, открытку.

На открытке было фото какого-то красивого города, вернее площади в нем. Большая, ну просто удивительно просторная. Она вызвала его восхищение еще и тем, что в самом центре этой площади стояли несколько мужчин в цилиндрах и фраках, курили сигары. Упираясь на трости — беседовали.

И на этой площади не было никаких машин, мужчины могли себе позволить занять весь ее центр своими импозантными фигурами.

Там за ними сворачивала за угол чья-то карета. В ней две белые лошади.

Но мужчин это никак видно не волновало. Они чувствовали себя хозяевами этого простора. И никто не мог помешать вкушать эту свободу и красоту.

Володя долго любовался этой фотографией.

Это была Вена позапрошлого века. И Володя крепко запомнил эту красоту. И молча тогда решил, что добьется в жизни такой же независимости и бесстрашного чувства — хозяина. И надо сказать, что фотография эта стала как бы кнутом-стимулом, заявкой на возможную новую жизнь.

Выбраться из цокольного этажа. Вверх, на праздный воздух.

И Володька вдруг понял по-своему, что и почему этаж — цокольный. Уж больно громко отдавалось в нем цоканье пробегавших по местной улице, булыжной и старой, подкованных лошадей.

И цоканье это стало частью жизни Володи, пока он, окрыленный планами, не уехал на учебу в большой город, а потом как-то разбогател. Он съездил, и не один раз, в Вену — и даже нашел эту площадь, с фото из детства. И она его сильно огорчила количеством машин, грохотом и рычанием транспорта. Конечно он не встретил там мужчин в цилиндрах и с тростью.

Но его это не напрягло и не огорчило.

Он уже любил скорость во всем, обожал стремительность времени, мало ценил в нем затишные паузы. Хотелось больше увидеть, поучаствовать, описать. Володя стал неплохим журналистом, участвовал постоянно в каких- то глупых, крикливых шоу. Вообщем, казалось ему, да и окружению, жизнь у него на службе. Навсегда.

Но почему-то он впал в бессонницу этим летом.

Он поселился в самом центре города. Окна его выходили на его центральную площадь. А площадь эта была заставлена каретами с лошадьми. Где пара, где одна лошадка. Кареты были нарасхват. Туристы набрасывались исторический — же вид транспорта. И катили себе по красотам города.

И цоканье лошадиных копыт раздавалось всю ночь. И Володя, теперь уже уважаемый Владимир Иванович, смотрел на этот каретный разъезд всю ночь. Упивался звоном цоканья. Для него это было равносильно колокольному звону, который призывал к чему-то высокому. Певшему серебристым голосом копыт, щемящему и светлому. И Владимир Иванович смотрел вниз, на широкие спины лошадок, на немытые рогожные мешки у них под хвостами. Санитарные меры соблюдены. И это очень огорчало Владимира Ивановича. Что же за лошади без навоза. Подделки какие-то. И он даже с какой-то ностальгией вспоминал свой цокольный этаж.

Там, в свое окошко, он видел только копыта и хвост лошади. Зато звук от этих копыт стоял звонкой пылью еще долго-долго.

— Ну, ты долго еще, — на балкон вышла милая заспанная женщина

— Ты знаешь что такое цокольный этаж?

— Нет, — она зевнула.

— Посмотри в ютюбе.

Владимир Иванович подумал, что не может быть такой информации нигде.

Он вдруг понял, что несмотря на то, что он смотрит лошадиное зрелище сверху, а не как в детстве — и цоканье чуть в другой тональности, потому что асфальт, а не булыжная мостовая. Володя вдруг резко почувствовал, как это неправильно — смотреть на этот лошадиный разъезд сверху.

Он ушел с балкона, хотел лечь к жене, но вместо этого взял из вазы на кухне большое, самое большое яблоко и вышел на улицу.

Он вышел на площадь и, подойдя к первой свободной лошадке, угостил ее яблоком.

— Можно? Спросил он у возницы.

— Можно — разрешила она.

Владимир Иванович сел в коляску стилизованную под тыкву

Золушкину. Они поехали.

Вот теперь все было правильно.

Володька ехал, закрыв глаза и слушал колокола цоканья.

Он попросил возницу за отдельную плату свернуть в мало освещенный переулок… Где, возможно, низко над тротуаром живет мальчик, которого он разбудит доставленным им цоканием.

Другой возможности здесь, вдали от центра, услышать подкованную звоном лошадь — не было.

Без вариантов. А сам Владимир Иванович для себя давно понял, что утрамбован житием своим ниже цокольного этажа.

Но скрывал это. Не рассказывал. Потому что рассказать было — некому.

9 июля 2020, Жаккардовая тетрадь.

Постирушки