Прикосновение

Вроде получалось не так обидно. И она не обижалась. Корова и корова. У неё красивые скорбные глаза и она умеет вздыхать. Так глубоко и печально, создавая уверенность, что знает о своей коровьей участи.

А почему маленькое насекомое в веселый горошек люди назвали коровой тоже — непостижимая тайна бытия. Да!

Но все эти колкости и обидные клички едва вспоминались. И только с улыбкой и любовью.

Сегодня никто не окликал ни по имени ни по прозвищу.

Иногда обзывали «дамой» Уж лучше бы коровой. Откуда дама, почему дама. Еще одна тайна мрачного этого города с его белыми ночами и мрачными деревянными жителями.

Город украшал по настоящему только декор из приезжих. Шумных, эмоциональных, чернобровых и узкоглазых людей. Которым в голову не пришло бы называть ее словом дама. Они просто не знали его.

А вот низко-низко поклониться, как соседке, согнуться в почтении ее достойному возрасту — она принимала эту вежливость иноземцев даже с некоторой благодарностью и коротким удивлением.

Так и проскочила она от коровы — к даме, ничего не поняв в отношении к себе. Его просто не было.

От нее всегда что-то хотели, а когда получали, исчезали. И спасибо им за такое отношение — думалось ей. По крайней мере, без лукавства.

Она давно преподавала в университете, жила рядом с ним, и всё было рядом. Все открыточное пространство города жило в ее высоком окне в эркере. И она могла видеть эту красоту повседневно.

Да, город был. Но людей в нем она не встретила. Вымороченные умом, не простые, не умеющие похохотать всласть; сдержанные и ленивые на любовь во всяком её проявлении. Такими были местные горожане. И были у них плохие зубы, с детства бледный цвет лица и блеклое, но длинное и искусственно выученное высокомерие. Оно было блеклым и некрасивым, как растение, выросшее без солнца, в бетонном подвале или погребе.

И ароматом погреба были пропитаны и мысли и желания, и творчество местных псевдоаристократов. Гнилое здесь было все, и ненастоящее, кроме реки.

Её конечно не сковали, оформили как в гроб в гранит. Она живая, настоящая, была угрозой для фиктивных безжизненных обитателей. И обязательность её прорыва на свободу была очевидной. Когда-нибудь накроет сильным своим напором. И смоет, как мы по утрам, в унитаз, то есть в нее. Всё вернет, выплюнет.

Такие мысли и выжидательность глобальных перемен присутствовали в ней всегда. Но она не высказывала своих суждений никому и никогда.

Когда кто-то толкал ее больно в транспорте и говорил «Корова», она улыбалась в ответ и добавляла — «Божия».

И вздыхала, и очень хотела удрать с этого города-кладбища, в любой дом, где в хлеву жива, и вздыхала, обреченная на продукт потребления, корова.

Она — всегда «Божия».

14 июня 2019, Белая тетрадь.

Главнее главного

Единственное и очень сильное желание наличествовало в нем. Никогда не ходить, не попадаться на обманку врачей.

Вся подлость, отчаянное самозванство, стально-дебильная уверенность — и тотальная глупость. Все эти качества, в разных пропорциях, но обязательно в исполнении профессии — врача.

Более сильного отвращения Борис не испытывал ни к одной профессии. И он знал, почему это с ним случилось. Он сам был врачом.

Более того — популярной знаменитостью, нечаянной славой закрепленное за ним «Врач от Бога».

Врали все. Но он-то знал, что это неправда.

Люди умирают не от хвори. Они умирают от нелюбви к себе.

Свой мало медицинский вывод Борис понял сразу же. Болели сильно от нелюбви к себе или от своей. И других недугов он не видел.

И таким ненужным и обременительным показалось ему это его открытие, что он хотел было уйти из нее. Не получилось. Какая счастливая случайность, громкое выздоровление местной знаменитости сделали и его знаменитым. И теперь он жил с этой Славой.

И не любил ее, и прятался от нее, и не любил всё больше затюканных (им же) хворых неизлечимых клиентов.

Он считал, что он занимает чужое место, и мало знает и мало делает от этого незнания. Но твердо понимал одно — надо дышать ровно, правильно, диагноз, рецепты — и ты свободен.

И главное, что бы никто не почувствовал отвращения врача и неверия в свои возможности. Одним словом — крамола. И Борис честно боролся с ней.

Жалоб не было, его все обожали. А он понимал, что отбывает срок — пожизненный.

Пока однажды старая нянечка, протиравшая пол грязной шваброй у него в кабинете не обронила в его сторону.

— Борисыч, шел бы ты домой. Тяжко тебе, ох тяжко.

— Заметно? — он с оживлением оторвал взгляд от бумаг.

— Бьет в глаз, — сказала нянечка.

— Бьет.

Борис посидел еще несколько минут после ее ухода и вдруг простой вопрос сдернул его со стула. И рванул за старой санитаркой, чтобы узнать, как она узнала его правду.

Но санитарка была уже в кабинете главного.

И Борис не осмелился задать ей свой главный вопрос. Потому что на диванчике сидел, поджав покорно ноги перед шваброй — сам заведующий отделением.

И он был главнее всех вопросов. Усомниться в этом Борис не посмел.

14 июня 2019, Белая тетрадь.

Сэл-фи! Фи!