Прикосновение

Но, сказав это, она вдруг почувствовала сильную слабость и поняла: недоношенный ребенок не выживет.

На какой-то миг ей показалось, что Барни собирается выстрелить, но не тут-то было. Он опустил ружье и выкрикнул:

– Ладно, стрелять в вас я не стану. Вам это было бы только на руку. Но так просто вы все равно не отделаетесь.

Барни развернул дробовик и ткнул им в Карен, приставив его прямо к ее животу, сбоку.

– Сейчас мы проходим мимо вас, а если кто попробует нас остановить, он же сам и спустит курок. И убьет ее вместе с ребенком, раз уж вам приспичило. Хотите, так кончайте со всем разом, прямо сейчас.

То была отчаянная игра. Карен знала: он никогда этого не сделает. Однако же его палец лежал на спусковом крючке – и дробовик мог выстрелить в любое мгновение. Но ему пришлось блефовать.

– Иди! – велел ей он, подталкивая двустволкой. – Только очень медленно.

– Не пускай их! – гаркнул Петерсон.

– Останови их!

– Не могу. Если схвачу его, ружье выстрелит, – сказал Верн.

– Он не посмеет.

– У него же не все дома.

– Палец у меня на спусковом крючке, – проговорил Барни, – и тот, кто навалится на меня, станет убийцей. А теперь в сторону, уроды! Дорогу!

Карен приблизилась к ним, и они расступились. Одна из медсестер открыла дверь, и Карен с Барни прошли в вестибюль. Врачи и стажеры, наблюдавшие за происходящим, кинулись готовить палату. Барни с Карен подошли к регистратуре, и Барни сказал медсестре:

– Доктора Лероя, срочно! Промежуток между схватками примерно минут десять.

Напряжение последних пяти минут не замедлило сказаться. Карен вдруг почувствовала, что ноги ее больше не слушаются. Кто-то из стажеров подхватил ее, и, прежде чем потерять сознание, она успела разглядеть лицо доктора Лероя.

Барни размышлял, а смог бы он и в самом деле ее убить, если бы его попытались удержать. Нет, конечно же, он не был уверен на все сто, что€ стал бы делать. Пожалуй, он нацелил бы дробовик на толпу или, может, на себя, а может, вообще опустил бы руки. Но, когда они с Карен двинулись к той лестнице, он ни на миг не сомневался, что сможет отнять у нее жизнь: ведь, не дай они им дорогу, зачем было бы жить? Ей жить. Ему. И бедному комочку внутри нее… Нет, точного ответа он не знал.

Для Карен нашли отдельную палату, чтобы не нервировать других рожениц в родильном отделении, и Барни, оставшись с нею, слышал ее страдальческие крики, хотя лица ее практически не видел: оно было скрыто под белым навесом, похожим на ходивший ходуном бельевой мешок, поскольку она из последних сил цеплялась за него, а не за перильца койки. В нем отдавался каждый ее вскрик, каждый спазм, каждое подергивание тела, и ему становилось не по себе всякий раз, когда он думал, что в этом была и его вина. А ведь сначала он хотел ребенка больше, чем она.

Барни промокнул ей лоб полотенцем и постарался ее успокоить. Сейчас Карен боялась больше, чем когда-либо, потому что думала о смерти – своей и ребенка. А Барни уверял, что она не умрет.

– Теперь-то ты хочешь ребенка? – хрипло прошептала она.

– Да, – сказал он, не зная точно, правда это или нет.

– И ты полюбишь его, каким бы он ни был? Даже если с ним будет что-то не так?

– Да. Я полюблю его и буду заботиться о вас обоих. Я буду лечиться. Я поправлюсь. И у нас все наладится.

Снова схватки – Карен схватила его за руку с такой силой, что едва не сломала ему кость. Она дернулась всем телом вперед, скрючившись, точно рыба на крючке, а затем откинулась на спину, точно отступающая волна. И потянулась к нему, как бы прося, чтобы он смочил ей губы влажной тряпкой.

В палату вошли доктор Лерой и перепуганная медсестра. Она задернула полог – и Барни остался ждать у дверей, откуда ему было видно лишь движение теней за пологом. Через несколько секунд двое стажеров подкатили носилки-каталку. Они помогли Карен перелечь на них с кровати для рожениц и покатили ее мимо Барни. Простыня прикрывала ее по шею, и Барни подумал: если она умрет, ее накроют с головой, когда привезут обратно, и она будет такой же плоской и стройной, как прежде.

Барни прождал часа два в «комнате для отцов», стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем, стараясь сосредоточиться на ожидании, стараясь представить себе, каково ей там, в родовой палате. Он даже представил ее мертвой – но тотчас вычеркнул этот образ из головы.

Наконец к нему вышел доктор Лерой в своем неизменном бледно-зеленом халате и шапочке и тяжело опустился в кресло.

– Она будет жить, – проговорил он. – А вот ребенок мертв. – Помолчав немного, он прикурил сигарету и в раздумье затянулся. – Может, оно и к лучшему. Сформировался он не полностью – с мутациями. И умер, по-видимому, на днях.

– Но ведь еще недавно она чувствовала, как он шевелится.

– Ей только казалось. Он умер некоторое время назад, да и в любом случае вряд ли смог бы выжить. Через несколько минут ее вывезут из родильной палаты. Она будет глубоко спать. Я дал ей успокоительного. Она и так натерпелась.

Барни ждал в коридоре, когда ее подвезли к нему на каталке и оставили рядом.

– Как ты? – спросил он.

– Прекрасно. Доктор Лерой уже сказал тебе про ребенка?